Не выпускайте чудовищ из шкафа (СИ)

Засранец! Виноват?! В чем? Да и вина – это же не повод.

Не повод. Злость иррациональная. И на записку я смотрю едва ли не с ненавистью. Не прикасаюсь, но осторожно вытягиваю лист бумаги из середины стопки. Вот так.

Трогать улики неразумно.

И незаконно.

Но я обмакиваю перо в чернила. Записка в три слова. Бекшеев поймет. А остальных… звать? Придется. Заодно и посмотрим. Говорят, особо упорные духи способны покарать убийцу.

А Ник-Ник и живым-то был…

Хотелось снять его, но…

- Прости, - я осторожно коснулась холодной руки. – Проклятье… как ты это допустил?

Ник-Ник ничего не ответил.

А я тихо вышла.

Кухонька здесь крохотная, с печью и земляным полом. Правда, плита тоже есть, и камни заряжены полностью, но какая-то она слишком уж чистая.

Да и в целом…

Чисто.

Ни пыли. Ни паутины. Как будто Ник-Ник здесь и не жил на самом-то деле. Но он жил. Вон, над печкой, на шторке, носки постиранные висят. Разные. И оба – штопаные.

Ну да, Ник-Ник бережлив до скупости.

Но… я потрогала носки. Сухие. Пахнут едва заметно хозяйственным мылом. И вот тоже странно. Ладно, порядок. Может, вспомнил, что у Барского нашли, вот и прибрался. Но… носки стирать зачем?

Хотя я ведь не верю, что он сам.

Ни на мгновенье.

Холодильника в доме не было, зато в кладовой обнаружилась вчерашняя бутылка кефира. Не вскрытая, к слову.

Зачем ему кефир, если он вешаться собрался? Не с его скупостью. Крупы в банках. Кусок сала, завернутый в тряпицу. И тоже явно недавно куплен, вон, даже куска отрезать не успел.

Не сам он.

«Я виноват».

Конечно, виноват. Позволить себя убить… о тазик я едва не споткнулась, маленький, он почти полностью спрятался под полкой. А в нем – вода. И белье, замоченное с хозяйственным мылом.

Тут же терка, на которой это мыло терли.

И сам кусок. От него едва ли четверть осталась. Я двумя пальцами вытащила мокрые штаны и понюхала. Нет, плесенью не пахнет. И на ощупь нет той осклизлости, которая появляется со временем. Стало быть, замочили все не так давно.

Не собирался он вешаться.

Письма я нашла на кухне. В серой коробке, украшенной бумажными цветочками. Цветочки были старыми и успели обтрепаться, но судя по виду, обращались с коробкой весьма бережно. Хотя и засунули глубоко на печь.

А вот письма…

Целая стопка.

Конверты запечатаны. И адреса написаны. На некоторых выцвели до синевы, а другие – свежие.

С письмами меня Бекшеев и застал. Сидящей на земляном полу, обложившейся этими конвертами.

- Он их не отправлял, - сказала я, глянув снизу вверх. И почему-то отчаянно хотелось плакать. – Он их писал, но ни одного не отправил. А еще вот…

Квитанции лежали сбоку, тоже перехваченные банковской резинкой.

- Что это?

- Переводы. Он все почти деньги переводил, которые получал. Разные детские дома… дома инвалидов. Госпитали.

А мы его считали жадным.

И за это тоже стыдно. И… плакать уже не хочется. Не осталось слез.

- Он не сам, - сказала я, поднимаясь. – Не сам он.

И Бекшеев ответил:

- Верю.

Ник-Ника снимали вчетвером. Тихоня пришел вместе с Бекшеевым, а вот откуда Сапожник появился, я понятия не имею. Но появился. Сел в уголочке с папкой своей, с листами, и принялся строчить.

Почерк у него отличный.

Бекшеев диктует.

Тоже отлично получается.

И… я почувствовала, что еще немного и сорвусь. Что все это… что и вправду слишком личное.

А на улице дождь. После бурь случается. Идет, зыбкий, серый и холодный, теперь зарядил на несколько дней. И я просто стою, слушаю, как шелестит он по крыше, как разбивается о камни, стучит, жалуется будто бы.

- …ничего-то ты не понимаешь, - Ник-Ник всегда приносил еду с собой, завернутые в газету ломти хлеба, сало и чеснок. Или лук. Летом – зеленый, пером, а зимой и такой, ломтиками порезанный. Иногда вместо хлеба был батон, толстые ломти с кусками масла.

Но от угощения не отказывался.

Как же…

Я уперлась лбом в стену.

Думай.

Это не случайность. Ник-Ник что-то видел? Нет, молчать бы не стал, особенно, если это Барского касается. Он никогда бы не упустил случая Барскому подгадить.

Да и что он видел.

Или… письма?

Все знали о его навязчивом желании найти богатую вдову и уехать к ней, в счастливую семейную жизнь. Он ведь только об этом и говорил.

Трепло трусливое.

- Зима? – Бекшеев выглянул и поморщился, а потом поднял воротник очередного неуместного пальтеца. – Может, домой иди?

- Я думаю.

- Там тоже можно думать. И отдохнуть тебе не мешает.

- А тебе?

- И мне, - вполне миролюбиво произнес он.

- Ник-Ник не сам.

- Уверен, что не сам. Уж больно все это вовремя, - Бекшеев стряхнул воду с волос. – Да и кандидатура, если подумать, отличная… еще бы он письма забрал. Тот, кто его… почему не забрал?

- Не нашел?

Коробка ведь стояла на печке. Я её сама не сразу отыскала.

- Серьезный осмотр устраивать не рискнул, - предположила я. - Да и… ведь, если захотеть, можно решить, что далеко не все письма были не отправлены. Что имелись и другие.