— Нет уж, хватит на сегодня! Концерт окончен! Доброй ночи, дорогие москвичи! — замахал руками Володя. — Ложимся спать.
Легли. Тамара, конечно, не уснула ни на секунду, то вынашивая планы мести, то снова плача, себя жалея и понимая, что никому она мстить не будет, да и не изменит ничего, разве что отравится только. Это она уже пробовала после того, как из училища выгнали, было больно и страшно, особенно, когда откачали и когда вернулось сознание, — больно, страшно и стыдно.
«И что ты этим докажешь? — спрашивала она себя. — Что он пожалеет да пострадает?» Так она уж этого не увидит. Вот если бы отравиться, умереть, но увидеть, как он страдает, — тогда другое дело, а так — нет, не стоит. Пережила же она, что он, разведясь с женой, даже и не заикнулся о женитьбе на ней. Переживем и это. Кстати, интересно узнать, что за девочка, на которую он запал?
Утром она, как могла, привела себя в порядок, взяла у Ларисы, которая долго извинялась, очки черные и поехала домой. Володя до такси проводил, он хороший падана и, может, еще удастся ее вытащить. На прощание погладил ее по волосам и попросил:
— Ты только не делай глупостей. Все будет о’кей!
Тяжело поднялась она на третий этаж.
«Хоть бы отца не было дома», — подумала она, отпирая. И вдруг — Николай…
— Здравствуй, — говорит.
— Здравствуйте, — ответила Тамара, — и повисло молчание, только струны звенели долго на упавшей его гитаре. Отец, уже сильно навеселе, с любопытством глядел, что будет, но третий человек, который был в комнате, предложил:
— Пойдем-ка, Максим Григорьевич, за второй — эта уже иссякла. — И Максим Григорьевич поднялся и вышел вслед за Толиком, у которого не было фамилии, а была странная профессия — пассажир.
— Та-мар-ка, То-мочка, — проговорил он нараспев. — Золотая моя, Томка! — добавил он еще трудно и едва переведя дыхание, как бы беря разбег. — Вот и ты, а я уж думал, сидеть мне до вечера с Максимом Григорьевичем и спиваться, — пошутил он, а потом опять горло ему перехватило. — Переменилась ты, девочка, должно быть, а для меня — нет, такая же, как в тот день, когда сказал тебе — не жди. Как будто и не было трех лет.
— А я бы, Коля, и не ждала, — некстати вставила Тамара.