Читаем Не вышел из боя полностью

И не был засекреченный ракетчик.

Со мной гитара, струны к ней в запас,

И я гордился тем, что тоже в моде.

К науке тяга сильная сейчас,

Но и к гитаре тяга есть в народе.

Я выпил залпом и разбил бокал –

Мгновенно мне гитару дали в руки.

Я три своих аккорда перебрал,

Запел – и запил – от любви к науке.

Я пел и думал: вот икра стоит, –

А говорят, кеты не стало в реках:

А мой учёный где-нибудь сидит

И мыслит в миллионах и в парсеках…

И, обнимая женщину в колье

И сделав вид, что хочет в песни вжиться,

Задумался директор ателье –

О том, что завтра скажет сослуживцам.

Он предложил мне позже на дому,

Успев включить магнитофон в портфеле:

«Давай дружить домами!» – я ему

Сказал: «Давай, мой дом – твой Дом моделей»,

И я нарочно разорвал струну

И, утаив, что есть запас в кармане,

Сказал: «Привет! Зайти не премину

В другой раз, – если будет марсианин».

Я шёл домой – под утро, как старик, –

Мне под ноги катились дети с горки,

И аккуратный первый ученик

Шёл в школу получать свои пятёрки.

Ну что ж, мне поделом и по делам –

Лишь первые пятёрки получают…

Не надо подходить к чужим столам

И отзываться, если окликают.

<p><strong>О ФАТАЛЬНЫХ ДАТАХ И ЦИФРАХ</strong></p>

Моим друзьям-поэтам

Кто кончил жизнь трагически, тот – истинный поэт,

А если в точный срок – так в полной мере:

На цифре 26 один шагнул под пистолет,

Другой же – в петлю слазил в «Англетере».

А в тридцать три Христу… (Он был поэт, он говорил:

«Да не убий!» Убьёшь – везде найду, мол.)

Но – гвозди ему в руки, чтоб чего не сотворил,

Чтоб не писал и чтобы меньше думал.

С меня при цифре 37 в момент слетает хмель.

Вот и сейчас – как холодом подуло:

Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэль

И Маяковский лёг виском на дуло.

Задержимся на цифре 37! Коварен Бог –

Ребром вопрос поставил: или – или!

На этом рубеже легли и Байрон, и Рембо,

А нынешние – как-то проскочили.

Дуэль не состоялась или – перенесена,

А в 33 распяли, но – не сильно,

А в 37 не кровь, – да что там кровь! – и седина

Испачкала виски не так обильно.

«Слабо стреляться?!» В пятки, мол, давно ушла душа!

Терпенье, психопаты и кликуши!

Поэты ходят пятками по лезвию ножа –

И режут в кровь свои босые души!

На слово «длишюшеее» в конце пришлось три «е», –

Укоротить поэта! – вывод ясен,

И нож в пего – но счастлив он висеть на острие,

Зарезанный за то, что был опасен!

Шалею вас, приверженцы фатальных дат и цифр, –

Томитесь, как наложницы в гареме!

Срок жизни увеличился – и, может быть, концы

Поэтов отодвинулись на время!

Да, правда, шея длинная – приманка для петли,

А грудь – мишень для стрел, но не спешите:

Ушедшие не датами бессмертье обрели –

Так что живых не очень торопите!

[1968–1971]

<p><strong>Я из дела ушёл, из такого хорошего дела…</strong></p>

Я из дела ушёл, из такого хорошего дела.

Ничего не унёс, отвалился в чём мать родила.

Не затем, что приспичило мне, просто время приспело,

Из-за синей горы понагнало другие дела.

Мы многое из книжек узнаём,

А истины передают изустно:

– Пророков нет в отечестве своём,

Да и в других отечествах не густо…

Я не продал друзей, без меня даже выиграл кто-то,

Лишь подвёл одного, ненадолго, сочтёмся потом.

Я из дела исчез, не оставил ни крови, ни пота,

И оно без меня покатилось своим чередом.

Незаменимых пет, и пропоём

Заупокой ушедшим – будь им пусто.

Пророков нет в отечестве своём,

Да и в других отечествах не густо…

Растащили меня, но я счастлив, что львиную долю

Получили лишь те, кому я б её отдал и так.

Я по скользкому полу иду, каблуки канифолю,

Поднимаюсь по лестнице и прохожу на чердак.

Пророков нет – не сыщешь днём с огнём.

Ушли и Магомет, и Заратустра.

Пророков нет в отечестве своём,

Да и в других отечествах не густо…

А внизу говорят – от добра ли, от зла ли, – не знаю –

Хорошо, что ушёл, – без него стало дело верней.

Паутину в углу с образов я ногтями сдираю,

Тороплюсь, потому что за домом седлают коней.

Открылся лик – я стал к нему лицом,

И Он поведал мне светло и грустно:

– Пророков нет в отечестве своём,

Но и в других отечествах не густо…

Я влетаю в седло, я врастаю в коня – тело в тело,

Конь падёт подо мной, но и я закусил удила.

Я из дела ушёл, из такого хорошего дела!

Из-за синей горы понагнало другие дела.

Скачу, хрустят колосья под конём,

Но ясно различаю из-за хруста:

– Пророков нет в отечестве своём,

Но и в других отечествах не густо.

[1968–1971]

<p><strong>Лошадей двадцать тысяч в машины зажаты …</strong></p>

Капитану А. Назаренко и экипажу теплохода «Шота Руставели»

Лошадей двадцать тысяч в машины зажаты –

И хрипят табуны, стервенея внизу.

На глазах от натуги худеют канаты,

Из себя на причал выжимая слезу,

И команды короткие, злые

Быстрый ветер уносит во тьму:

«Кранцы за борт!», «Отдать носовые!»

И «Буксир, подработать корму!»

Капитан, чуть улыбаясь, –

Всё, мол, верно, молодцы, –

От Земли освобождаясь,

Приказал рубить концы.

Только снова назад обращаются взоры –

Цепко держит земля, всё и так, и не так…

Почему слишком долго не сходятся створы?

Почему слишком часто моргает маяк?!

Всё в порядке, конец всем вопросам.

Кроме вахтенных, все – отдыхать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное