Читаем Не вышел из боя полностью

И круг велик, и сбит ориентир.

Течёт под дождь попавшая палитра,

Врываются галопы в полонез,

Нет запахов, цветов, тонов и ритмов,

И кислород из воздуха исчез.

Ничьё безумье или вдохновенье

Круговращенье это не прервёт.

Не есть ли это – вечное движенье,

Тот самый бесконечный путь вперёд?

<p><strong>НАТЯНУТЫЙ КАНАТ</strong></p>

Он не вышел ни званьем, ни ростом,

Не за славу, не за плату –

На свой необычный манер

Он по жизни шагал над помостом –

По канату, по канату,

Натянутому, как нерв.

Посмотрите – вот он без страховки идёт.

Чуть правее наклон – упадёт, пропадёт!

Чуть левее наклон –

всё равно не спасти…

Но, должно быть, ему очень нужно пройти

четыре четверти пути.

И лучи его с шага сбивали,

И кололи, словно лавры.

Труба надрывалась – как две.

Крики «Браво!» его оглушали,

А литавры, а литавры –

Как обухом по голове!

Посмотрите – вот он без страховки идёт.

Чуть правее наклон – упадёт, пропадёт!

Чуть левее наклон –

всё равно не спасти…

Но теперь ему меньше осталось пройти –

уже три четверти пути.

«Ах, как жутко, как смело, как мило!

Бой со смертью – три минуты!» –

Раскрыв в ожидании рты,

Из партера глядели уныло –

Лилипуты, лилипуты –

Казалось ему с высоты.

Посмотрите – вот он без страховки идёт.

Чуть правее наклон – упадёт, пропадёт!

Чуть левее наклон –

всё равно не спасти…

Но спокойно, – ему остаётся пройти

всего две четверти пути.

Он смеялся над славою бренной,

Но хотел быть только первым –

Такого попробуй угробь!

Не по проволоке над ареной, –

Он по нервам – нам по нервам –

Шёл под барабанную дробь!

Посмотрите – вот он без страховки идёт.

Чуть правее наклон – упадёт, пропадёт!

Чуть левее наклон –

всё равно не спасти…

Но замрите, – ему остаётся пройти

не больше четверти пути.

Закричал дрессировщик – и звери

Клали лапы на носилки…

Но прост приговор и суров:

Был растерян он или уверен –

Но в опилки, но в опилки

Он пролил досаду и кровь!

И сегодня другой

без страховки идёт.

Тонкий шнур под ногой – упадёт, пропадёт!

Вправо, влево наклон – и его не спасти…

Но зачем-то ему тоже нужно пройти

четыре четверти пути.

<p><strong>БАЛЛАДА О ГИПСЕ</strong></p>

Всеволоду Абдулову

Нет острых ощущений. Все старьё, гнильё и хлам.

Того гляди, с тоски сыграю в ящик.

Балкон бы, что ли, сверху, иль автобус – пополам

Вот это – дело боле-мене подходяще.

Повезло! Наконец повезло!

Видел бог, что дошёл я до точки.

Самосвал в тридцать тысяч кило

Мне скелет раздробил на кусочки.

И лежу я на спине,

загипсованный.

Каждый член у меня –

расфасованный.

По отдельности, до исправности,

Всё будет в цельности

и в сохранности.

Жаль, был коротким миг, когда наехал грузовик,

Потом я год в беспамятстве валялся,

И в новых интересных ощущениях своих

Я, к сожаленью, слабо разобрался.

Всё отдельно – спасибо врачам,

Всё подвязано к разным канатам,

И, клянусь, иногда по ночам

Ощущаю себя космонавтом.

И лежу я на спине,

загипсованный.

Каждый член у меня –

расфасованный.

По отдельности, до исправности,

Всё будет в цельности

и в сохранности.

Эх, жаль, что не роняли вам на череп утюгов.

Скорблю о вас – как мало вы успели.

Ах, это просто прелесть – сотрясение мозгов,

Да это ж наслажденье – гипс на теле!

Как броня на груди у меня.

На руках моих – крепкие латы.

Так и хочется крикнуть: – Коня! –

И верхом ускакать из палаты.

Но лежу я на спине,

загипсованный.

Каждый член у меня –

расфасованный.

По отдельности, до исправности,

Всё будет в цельности

и в сохранности.

Задавлены все чувства, лишь для боли нет преград.

Ну, что ж, мы часто сами чувство губим.

Зато я – как ребёнок, весь спелёнутый до пят

И окружённый человеколюбьем.

Под влияньем сестрички ночной

Я любовию к людям проникся.

И клянусь, до доски гробовой

Я б остался невольником гипса.

Вот лежу я на спине,

загипсованный.

Каждый член у меня –

расфасованный.

По отдельности, до исправности,

Всё будет в цельности

– и в сохранности.

Вот хорошо б ещё, чтоб мне не видеть прежних снов, –

Они как острый нож для инвалида.

Во сне я вырываюсь из-под гипсовых оков,

Мне снятся драки, рифмы и коррида…

Ох, надёжна ты, гипса броня,

От того, кто намерен кусаться!

Лишь одно угнетает меня,

Что никак не могу почесаться.

Что лежу я на спине,

загипсованный.

Каждый член у меня –

расфасованный.

По отдельности, до исправности,

Всё будет в цельности

и в сохранности.

Так и хожу я в гипсе – а зачем его снимать?

Пусть руки стали чем-то вроде бивней,

Пусть ноги истончали, мне на это наплевать!

Зато кажусь значительней, массивней.

Я под гипсом хожу ходуном,

Наступаю на пятки прохожим.

Мне удобней казаться слоном

И себя ощущать толстокожим.

И по жизни я иду

загипсованный.

Каждый член на виду,

расфасованный.

По отдельности, до исправности,

Всё будет в дельности

и в сохранности.

<p><strong>БАЛЛАДА О КОРОТКОЙ ШЕЕ</strong></p>

Полководец с шеею короткой

Должен быть в любые времена,

Чтобы грудь – почти от подбородка,

От затылка – сразу чтоб спина.

На короткой незаметной шее

Голове удобнее сидеть, –

И душить значительно труднее,

И арканом не за что задеть.

А они вытягивают шеи

И встают на кончики носков:

Чтобы видеть дальше и вернее –

Нужно посмотреть поверх голов.

Всё, теперь ты тёмная лошадка,

Даже если видел свет вдали, –

Поза неустойчива и шатка,

И открыта шея для петли.

И любая подлая ехидна

Сосчитает позвонки на ней, –

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное