Не взывай к справедливости Господа

Об этом здании ходили всякие городские легенды.

По одной из них здесь в бетонных подвалах расстреливали отчаянных и быстрых на руку сподвижников мятежного Антонова, которые с песней: «Эй, орава с пьяным гулом! Коммунист по грудям – пли! Чур не ползать перед дулом, Не лизать у ног земли!» – рвали на груди расшитые маргаритками и крестиками смертные сатиновые и холщовые рубахи, принимая на грудь свинцовые окатыши комиссарских маузеров.

Антоновцы ушли, а песня их осталась. Вот она:

«Что-то солнышко не светит,
Кружит вороном туман…
Смерть свои расставит сети —
Каждый будет кровью пьян…
Эх, воля-неволя —
Петля, да стена!..
Во чистом, во поле
Могила темна!..
Ворон каркает зловеще,
Совы жалобно кричат…
Видно, сон приснился вещий:
Не найти пути назад!
Час кончины близок, братцы,
Нет спасенья никому…
Нам бы вволю разгуляться,
Прежде чем сойдём во тьму!
Всех убьют нас темной ночью,
Как бандитов и воров…
Коммунисты зря хлопочут —
Каждый к смертушке готов».

Вот такая она, песня тамбовских повстанцев – горькая и гордая своей правдой…

В одном из таких подвалов, ожидая расстрела, сидел более года, один хороший тамбовский поэт с милосердной фамилией. Правда, счастливо отделался: пули он не поймал и был благополучно отправлен на севера добывать «волчьи изумруды».

Нехорошее, плохое здание, хотя и замаскированное водостойкой охрой под обычный чиновничий улей.

Машину немного качнуло, – это освободил сидение тот гражданский человек и, не закрыв за собой дверцы, враскачку по-пингвиньи направился к угловому центральному входу.

Назарова, почему-то повели через охраняемый двор, с чёрного, незаметного с улицы из-за железных ворот, хода.

Вели не под оружием и без наручников, но руки на всякий случай велели держать за спиной.

Вдруг маленькая железная дверь в стене распахнулась сама собой, и в двери показался молодой, наверное, только что демобилизованный из армии, худенький милиционер с короткоствольным автоматом на плече и в погонах рядового.

– Вас ждут! – сказал он неизвестно кому. То ли Назарову, то ли конвойным за его спиной.

Кирилл оказался в узком без окон коридорчике, который освещался тусклой лампочкой накаливания за ребристым толстым стеклянным колпаком вмурованном в стену.

В коридоре было сумеречно и мрачно. Темно-зелёные стены в оспинках облупившейся штукатурки, узкий проход, где двоим не разминуться, сумеречный свет – всё создавало гнетущий эффект безысходности.

Возле железной двери, за которой слышались резкие голоса, один из конвойных приказал Назарову стать лицом к стене, а сам, нагнувшись, долго возился со шнуровкой ботинок – развязывал, перетягивал шнурки и вновь завязывал.

За дверью – снова глухая возня, что-то отрицающий голос, потом резкий вопль: «Не надо!», потом удары во что-то мягкое, снова крики, потом мёртвая тишина, потом истошный взвизг несчастного человека: «Я всё скажу!» и снова мёртвая тишина.

«Пыточная комната!» – содрогнулся Кирилл, в порыве ворваться туда и защитить несчастного.

В милицейских катакомбах, Назаров это знал точно, часто применяются пытки ударом тока от тракторного магнето, защемление мошонки деревянными, обмотанными войлоком тисками, игра в «забивание гвоздей», это когда берут несчастного за руки и за ноги и легонько так, в раскачку, ударяют копчиком о стену.

Всё зависит от фантазии и умения мучителей в милицейских погонах.

– Вперёд! Скомандовал конвойный.

И Кирилл, со сжавшимся от жалости и дурных предчувствий сердцем, снова пошёл по коридору.

Неожиданно длинный бесконечный проход упёрся в лестницу на второй этаж, откуда сиял ровный дневной свет ртутных ламп, да так ярко, что Назаров на секунду зажмурился.

Переход к резкому свету от сумерек коридора вызвал резь в глазах.

Он оглянулся назад. Конвойный теперь был один, другой, наверное, незаметно исчез за той ужасной дверью.

Милиционер кивком головы приказал ему подниматься по лестнице, и Назаров, покорно повиновался.

Возле глухой, обитой дерматином под кожу, двери Назарова конвойный остановил и, дважды постучал по дверной ручке согнутым пальцем. Через некоторое время дверь распахнулась, и в проёме оказался тот одышливый гражданин с походкой пингвина. Жестом гражданин пригласил Кирилла войти, оставив конвойного за дверью.

Кабинет, в который вошёл Назаров, ничем не отличался от сотен других кабинетов, где восседают наши чиновники среднего звена. Типовой канцелярский стол, откидной календарь и небольшая стопка бумаг на нём, два стула, кожаное кресло для хозяина, зелёный сейф на тумбочке с правой стороны стола и, конечно же – мордатый портрет действующего президента над креслом.