Не взывай к справедливости Господа

– Боец, у тебя, небось, от «гражданки» хрусты остались? – вроде невзначай спросил у него сверхсрочник, вглядываясь в застеклённый холодной синевой небосвод, где медленно тянул белую пряжу маленький блестящий беззвучный паучок.

След самолёта проходил как раз по зениту. И старшина, провожая его взглядом, так запрокинул голову, что тарельчатая форменная фуражка с золотой крылатой кокардой, соскочила ему под ноги, и, подгоняемая ветром, колесом закатилась под фургон в самую гущу перхотной, перетёртой машинами пыли.

– Во, бля! – Нагнувшись, он попытался её оттуда достать, но фуражка закатилась так далеко, что руками до неё было не дотянуться.

– Товарищ старшина, разрешите мне! – подсуетился на этот раз Кирюша, имея для этого свою цель.

– Действуй, боец, – одобрительно скомандовал сверхсрочник, – Родина тебя не забудет!

Кирилл снял с пожарного щита багор и, просунув его между колёс, подцепил им фуражку за высокую командирскую тулью.

Подтаскивая головной убор к себе, он нагрёб в него столько пыли, что форменный, офицерского покроя головной убор стал похож на обыкновенный совок полный всякой дряни.

– Не, я тебя точно убью, салага! – старшина вытряс из фуражки мусор и несколько раз ударил тульёй о колено. – Убью, если на бутылку не найдёшь!

У Кирилла денег конечно не было. Он ещё тогда, на призывном пункте отдал всё, что у него имелось, слепому саксофонисту.

По интонации угрозы старшины не были уж столь устрашающими, и Кирилл быстро собравшись, сказал, что у него там, в общежитии, есть, у кого одолжиться.

– У меня половина общежития в долгах! Махнём, товарищ старшина!

– Ну, смотри, а то – точно убью! – подобрел сверхсрочник.

Другой, тот, который был непосредственным начальником рядового Назарова, всё время сидел в кабине и вероятно не слышал разговора. Приоткрыв дверцу, он крикнул:

– Давай – к Ляльке! У неё теперь всё заржавело! А боец машину постережёт!

– У Ляльки на «сухую» делать нечего. Она – по трезвянке не сговорчивая. Вот боец предлагает бескорыстную материальную помощь старослужащим. У него всё общежитие в долгах. Отоваримся – и прямиком к Ляльке. Только – чур, не хороводится! Лялька тебе сама подружку приведёт. Всё будет – хок-кей! – И сверхсрочник бодро вскочил в кабину.

Машина, взревев «на газах», дёрнулась с места и тут же остановилась.

– Во, бля! А мы тебя, богатенького Буратино, чуть не забыли. Прыгай в кабину! – крикнул, высунувшись в проём окна, сверхсрочник. И фургон, подобрав рядового Назарова, покачиваясь на поворотах, медленно выехал за ворота пекарни.

Поколесив по улицам, они выбрались на Моршанское Шоссе; так называлась обводная дорога из города, где в проплешинах облупившейся штукатурки стояло бывшее пристанище Кирилла – обветшалое здание, служившее в известные времена лагерным бараком. В нём жили в основном спецы – инженеры, строительные мастера, высококвалифицированные рабочие, возводившие в сороковых-пятидесятых годах корпуса завода резинотехнических изделий.

Кстати сказать, в новой капиталистической России, это единственное в городе предприятие, которое ещё выпускает ходовой товар для автомобильной промышленности и где платят, хоть небольшие, но деньги.

Но мы отвлеклись…

Вот они – железные ворота оставшиеся от лагеря-поселения, слежалый, проросший сорной травой щебень у входа и полуоткрытая дверь в сумеречное нутро.

Потом, много времени спустя, Назаров, который, нет-нет, да и грешил стихами, вспоминая своего друга Николая Яблочкина, написал об этом общежитии:

«Проживал здесь народец отпетый,
Заводской и фабричный народ…
Городская окраина, где ты?
От железных ворот – поворот!
Мне встречаться с тобой расхотелось.
Что ж над памятью сердцем стенать?!
А бывало, смеялось и пелось
В этих нищих барачных стенах.
Эти стены мне снятся и снятся,
Застят свет, громоздясь по ночам.
Неудачное место для счастья,
Но мы счастливы были и там.
Ни почём не уйти от погони
Тех годов, где твои и мои…
Юность мчится в горящем вагоне,
И нельзя повернуть с колеи».

…Вот они железные громыхающие ворота на покосившихся от времени железных столбах, но и железо не выдержало напора всесокрушительного времени. Широкие покорёженные створки свисают, как изъеденные молью полотнища некогда победных знамён. Двутавровые врытые в землю балки местами проела ржавчина и теперь издали они больше похожи на щуплых знаменосцев в драных шинелишках, еле-еле удерживающих свои стяги.

Кириллу стало как-то не по себе от этого печального зрелища и он, первым спрыгнув на землю, чтобы не расплакаться, лихо бросил ладонь к виску: