Его руки на трости сжимаются крепче. Он поворачивается к ней, и ему удаётся выпрямиться, не сбросив её руки со своего плеча. Карие глаза встречаются с голубыми, и он осторожно подбирает слова. Его большой палец блуждает по кольцу с синим камнем. (Всё равно, слова — это лучше, чем молчание).
— У меня были некоторые… трудности с привыканием. Боюсь, я не слишком хорошо с ними справился.
Джейн закусывает губу и пытается прочесть в его словах скрытый смысл.
— Тебе очень больно?
— Немного, — говорит он. Его улыбка натянута, будто он не улыбался целый месяц, и он тянется рукой, чтобы убрать прядь волос с её лица. — Но нет ничего такого, что не решится само собой за пару месяцев.
Она наклоняется к его прикосновению.
— Я могу чем-нибудь помочь?
— Спасибо. Но не думаю.
— Просто дай мне знать.
— Конечно.
Она подходит на шаг ближе, и её пальцы крепче сжимаются на его плече.
— Румп?
— Мм?
— Думаю, сейчас я тебя обниму.
Он разводит руки, и Джейн подступает ближе. Она прижимается лицом к его груди и так крепко сжимает ткань его пиджака на спине, что начинают болеть костяшки; его руки ложатся на её спину, а пальцы зарываются в волосы. Мир вокруг сжимается к шерсти под её пальцами, сердцебиению под её щекой и запаху одеколона и полироля для серебра. Может быть, ему больно (он напрягается, когда она крепче сжимает его в объятиях). Может быть, от него исходит запах медицинского спирта сквозь одеколон, потому что он потерял магию, и она забрала с собой частичку его жизни (и сейчас кажется, что он меньше человек, чем был раньше). И может быть, виновата в этом Джейн.
Но, может быть, всё это не имеет значения — потому что, виновата Джейн или нет, он обнимает её, пока она сама не решает его отпустить.
Когда она отстраняется, её глаза обжигают слёзы. Она откашливается и вытирает их тыльной стороной кисти, улыбаясь ему.
— Прости, — говорит она, — я просто… скучала по тебе. И это был длинный день.
(Возможно, это лишь игра света, но ей кажется, что он слишком часто моргает, когда улыбается ей в ответ.)
— У меня есть кое-что для тебя, — говорит он.
— Правда?
Румп тянется к карману пиджака и вынимает оттуда продолговатый предмет — почти такой же длины, как его предплечье, завёрнутый в несколько хрустящих платков. Должно быть, он надел пиджак с наибольшими карманами, чтобы подарок туда поместился — а она, должно быть, была слишком увлечена, чтобы заметить. Он протягивает предмет ей.
Что бы это ни было, оно весит как здоровенная книга в твёрдом переплёте. Предмет треугольный, и из-под платков сверкает что-то золотое.
Когда она разворачивает ткань, на неё смотрит имя «Джейн Френч», выгравированное на золотой пластинке, прикреплённой к тёмной деревянной подставке. (Её имя.) Под «Джейн Френч» чуть меньшими буквами написано «библиотекарь». (Её титул.)
Пока она смотрит на пластинку, не в состоянии говорить из-за пересохшего горла и подступающих слёз, он протягивает руку и проводит длинным пальцем по надписи.
— Это для твоего стола, — говорит он.
— Я поняла, — со смешком отвечает она.
— Я собирался принести её сегодня утром, но гравёр немного запоздал.
— Румп… она прекрасна. Спасибо!
На этот раз его улыбка затрагивает и глаза.
— Не за что.
Она поворачивается, чтобы поставить табличку на библиотекарскую стойку. Пластинка блестит в свете верхних ламп, тёплый металл поверх тёмного дерева. Она выглядит идеально. (Как будто стояла здесь всегда.)
Джейн закутывается в свой кардиган (шерсть — слабый заменитель человеческого тепла) и снова поворачивается к Румпу.
— У тебя есть время выпить чаю? Хочешь подняться наверх?
— Я не хочу тебя задерживать.
— Это мелочи. Если хочешь, могу принести чай сюда.
— Не сегодня, Джейн. Но спасибо.
— Хорошо, — она старается, чтобы в её голос не просочилось разочарование (но у неё никогда не получалось скрывать свои чувства — она не мистер Голд, у которого за каждой улыбкой прячется своя тайна).
Голд поудобнее перехватывает трость и поворачивается, чтобы уйти. Джейн идёт за ним по вестибюлю и решает отложить уборку до утра, которое, наверняка, начнётся где-то в четыре часа ночи. В воскресенье библиотека открывается лишь в десять часов, так что у неё уйма времени.
Голд останавливается на дверном коврике у выхода, крепко сжимая в руках трость.
— В котором часу завтра закрывается библиотека?
— В воскресенье мы закрываемся в пять, — автоматически отвечает Джейн (ей не нужно заглядывать в расписание, вывешенное на окне).
— Может быть, ты поужинаешь со мной завтра?
— Ты ещё спрашиваешь?
— Да, — говорит он.
Она усмехается.
— С удовольствием.
— «У Бабушки», в шесть?
— Лучше в семь.
— Встретимся там, — он делает паузу, и его рука на двери сжимается в кулак, — я буду там, Джейн.
— Я тебе верю, — отвечает она.
Он улыбается и открывает дверь, впуская тёплый ветерок.
— Я знаю.
***