Не жалея жизни

Рассказ Настасьи полностью гармонировал с торжествующим выражением ее глаз, которые, казалось, говорили: «А своего я добилась!» Кроме содержания беседы на предпасхальном застолье в доме бывшей монашенки Евдокии, Настасья сообщила о том, что Герман разослал ряд писем бывшим священнослужителям, проживающим ныне на юге Казахстана и в прилегающих районах Киргизии. Настасья прочитала некоторые из них. Епископ призывал бывших священнослужителей к поискам в районе Иссыка захоронения ни много, ни мало одного из евангелистов из числа христовых учеников-апостолов.

Петр Иванович, слушая такое, долго хохотал и рассмешил Настасью, когда разъяснил ей, что в том районе недавно нашли кости ископаемых ящеров, живших два или три миллиона лет назад.

— Так, выходит, евангелист-то — ящерица? Ой, не могу!

— Вот так вот, Настя. Пользуются попы неграмотностью людей и выдают им кости какого-нибудь динозавра за останки святых мужей-апостолов.

Насторожило Сажина замечание Настасьи, что из Сарканда второй раз приезжал некий Чернобашкин, который разговаривал с епископом не менее двух часов…

— Ну, что вы скажете, Петр Иванович? Ведь это же не божеское дело. Это же… Так только…

— Да, Настя. Такое по советским законам не допускается. Они замышляют черное дело против народа, против Советской власти.

Расставшись с Настей, Сажин поспешил к Зайцеву.

Начальник отдела внимательно выслушал Сажина.

— Да, из этого вытекает, что святые отцы не только переправкой за рубеж занимаются. Похоже, что их планы шире.

— Константин Артемьевич, — горячился Сажин, — факт создания контрреволюционной группы налицо. У нас есть текст двух шифровок, которые подтверждают связь Германа с закордоньем. Доказана причастность епископа к отправке за рубеж Елизаветы Егориной и священника Павла. Проповеди самого Германа и почти всего священнослужительского состава церкви по своему содержанию явно провокационные. Наконец, нам известно о попытках Германа, Сокольского и Соловейкина установить непосредственные связи с бандитской группой. И не их, как говорится, вина, что эта попытка не удалась в связи с уничтожением банды… Пора пресечь незаконную деятельность.

— Все верно. Однако давайте подождем еще недели две.

— Но почему?

— Я жду одного важного рапорта, который все прояснит. А вы продолжайте работу по делу. Кстати, саркандское ответвление еще не раскрыто. Если в городе все более или менее ясно, то там одни предположения. К тому же практическую деятельность не мешает раскрыть детальнее.

— Ясно, товарищ Зайцев, — официально сухо ответил Сажин, пряча недовольство. Зайцев внимательно посмотрел на него, потер висок, еще раз посмотрел, словно хотел разъяснить что-то, но только сказал:

— Если ясно, вы свободны.

…Выяснение деталей дела по Сарканду, Лебединке потребовало немалых усилий, но Петр Иванович и Семкин заполучили много фактов, которые подтверждали вывод о создании Германом антисоветского церковного центра. О ходе напряженной работы и ее результатах Сажин несколько раз докладывал, но к вопросу о привлечении епископа к ответственности не возвращался. Только после очередного доклада безмолвно смотрел на Зайцева. А тот, словно не замечая немого вопроса, давал указания, что и как уточнить. Но наконец он вызвал Сажина и с радостной улыбкой заговорил:

— Ну как, Петр Иванович, что вы думаете о деле церковников?

Сажин встревожился: неужели что-то еще упущено? Но Зайцев, поняв беспокойство Сажина, не стал томить его.

— Все, Петр Иванович! Пора ставить точку. Готовьте документы о привлечении к ответственности Германа, его сообщников и подручных.

— Константин Артемьевич, значит…

— Получен, дорогой мой, получен важный рапорт! Илья благополучно вернулся и написал обстоятельный рапорт, — с торжеством докончил Зайцев. — Теперь голубчикам не отвертеться ни с помощью Николы-чудотворца, ни с заступничеством Ильи-громовержца. Выписывайте ордера на арест, на обыск. Всю группу нужно обезвредить одновременно, чтобы не дать возможности уничтожить улики или скрыться от ответственности, — и Зайцев протянул Сажину папку с надписью «Сообщения и рапорта И. Просенкова»…

А бриллиант-то фальшивый!

От первого допроса зависит очень многое, и Сажин обсудил с Зайцевым все детали предстоящего психологического поединка: и какие вопросы ставить, и их последовательность, и то, какими аргументами разоблачать епископа Германа.

И вот он перед ними.

На холеном лице — высокомерное выражение оскорбленного достоинства и жертвенная готовность пострадать за веру. А в глазах — нет-нет да проскакивают искорки беспокойства.

Вопрос о группировании вокруг возглавляемой им церкви антисоветски настроенных церковных деятелей Герман воспринял с явным облегчением!