Даже сквозь мутнеющее, проваливающееся в пустоту сознание, я увидела, что случилось, что произошло. Амир дернулся и внезапно остановился, рухнул на колени, а после упал на пол лицом вниз, оставшись лежать в неестественной позе.
— Вот так, — удовлетворенно выдохнул Дамир Рустамович. Я открыла рот, чтобы завизжать, закричать, пронзить всю вселенную своим горестным всхлипом, остановить бесчинство, но из горла вырвалось лишь только бульканье, которое разбудило сильнейшую боль во всем теле, в голове. Но и эта физическая боль не смогла бы заглушить то сердечное страдание, которое растекалось по венам отравляющим ядом.
Прямо под моими ногами на полу лежал моя любовь. Моя последняя любовь. Амир.
Человек, который пожертвовал собой ради меня. А я…
Вдруг Дамир Рустамович забеспокоился, зашевелился, засуетился. Он быстро сунул пистолет за пояс брюк, вернулся к столу, резко выхватил со стола свой пиджак, и тут же подскочил к приоткрытой двери.
Как только она открылась, я поняла, в чем дело в чем причина его странного беспокойства: в улицы доносились звуки шумно работающих лопастей вертолета, очень неестественный звук для леса. И звуки эти были настолько явными, сильными, что было понятно: вертолет снижается где-то рядом с домом.
— Черт, — ругнулся Дамир Рустамович, и повернулся в мою сторону. Попытался вытащить из-за пазухи пистолет, но от суеты у него это не вышло с первого раза. Он явно махнул рукой на это, и неожиданно быстро нырнул рукой к себе в карман, шустро достал какой-то небольшой золотой предмет, крутанул в его руках.
Зажигалка.
Чиркнул кремень, и тут же небольшое пламя заплясало в руках этого чудовища. Я дернулась раз, другой, но боже, как было больно от каждого полудвижения, каждого резкого вздоха.
Он бросил зажигалку на пол и огонь тут же упал в благодатную почву — в кольца бензина, распространяющего свои клубы дурно пахнущих испарений вокруг. Вспыхнув сразу, быстро, резко, он словно ухватился за путеводную нить и стал пожирать раз за разом открывающуюся дорожку, и вот уже двери не видно из-за плотного навеса дыма, оранжевых и красных всполохов. В глазах и носу едкая гарь укоренилась сразу, но кричать, выдать хоть что-то, похожее на звук, не удается — туман окутывает всю меня полностью, но я дергаюсь, пытаюсь что-то сделать из последних сил.
Вижу, как огонь медленно, но верно подбирается к ногам лежащего Амира, и я беззвучно кричу, пытаясь разорвать путы ткани, которой привязана к стулу, но удается лишь немного сдвинуться с места вместе с ним. Мне кажется, что я могу разбудить его, помочь, нам нужно выйти из этого горящего сумасшествия, несмотря на то, как все замирает от дикой, иссушающей, простреливающей все внутренности боли.
Шварррк, шварррк, — огонь вырастает так быстро и сильно, что он, кажется, уже везде, лижет штанину Амира, но тот даже не шелохнется.
— Амир! — скорее душой, чем горлом, кричу я, и неловко дергаюсь вперед, чтобы тут же упасть прямо носом вниз. Жуткая боль распространяется по телу, я моргаю, чтобы увидеть все, что находится рядом, и вдруг на мгновение замираю от того, что вижу под собой. Прямо возле Амира лежит сотовый телефон, и он включен.
То есть все это время он держал на связи какого-то абонента, которому все происходящее здесь было слышно.
— Помогите, помогите, — шепчу я прямо в экран, потому что он лежит у меня практически под щекой. — Прошу…
Шум вокруг разрастается, огонь полыхает так сильно, так жутко и удушающе, что я уже ничего не вижу, не могу дышать ни носом, ни ртом. Кашляю так сильно, что готова выплюнуть свои легкие, но мне это не поможет.
— Амир, — стону я, но он не услышал бы меня, даже если бы был в сознании. — Спасибо, Амир, за все.
Кажется, что эти слова я говорю душой. Потому что растрескавшиеся, сухие губы совершенно не слушаются. Сознание кружит каруселью, я не могу пошевелиться, и в тот момент, когда вдруг вижу возле своего лица тяжелые армейские ботинки, даже не могу вздохнуть от облегчения, хотя и не уверена, что это: помощь или нет.
В любом случае, я прощаюсь с Амиром, хороня в себе всю свою бесконечную любовь к нему…
53
«Криминальный год, бандитская жизнь закончена», — гласит первый заголовок в городской газете, который я вижу на кассе супермаркета. «Дон мафии скрывался под личиной врача», — говорит в микрофон оторопевший журналист с экрана телевизора. «Босс строительной мафии получит пожизненное», — мелькают заголовки постов в социальных сетях, когда я пытаюсь открыть на телефоне приложение с картами и расплатиться за покупки.
— А вы слышали, какой ужас, — качает головой продавец, от чего ее скромный хвост волос смешно колышется. Я только бросаю на нее взгляд, но не показываю своей заинтересованности — мне и правда некуда спешить, но поддерживать досужие разговоры совсем не хочется. — Убийца работал в медицинской клинике! Сам калечил, сам лечил?