Не жизнь, а роман!

Уже совсем стемнело, когда Дохик сказала, что господин де Бриош ждёт её внизу, а господин Яхья сейчас подойдёт, чтобы проводить их к мужу сеньоры.

Катя бросилась к дверям, но тут же вернулась и, схватив со стола кисть винограда с парой яблок, поспешила вниз. Рутгер стоял внизу, неловко переминаясь с ноги на ногу и оправляя на себе длинный халат с поясом, а то украдкой нащупывая и проверяя крепость завязок у штанов.

— Вас тоже приодели, — улыбнулась Катерина, — вам идёт.

— Да, вот пришлось, — испытывая неловкость и с подозрением глядя на мадам, не подшучивает ли она.

— Честное слово, вам очень хорошо, — и всунув ему в руку яблоки, вопросительно посмотрела.

— Рядом с сеньором Бертраном держится только один воин, больше пока я ничего не узнал.

— Это, наверное, граф Тулузы.

— Вряд ли, — с сомнением бросил он, но спорить не стал.

— Тогда сейчас всё увидим. Вы готовы? Нас ждут.

Рутгер первым вышел из дома, осмотрелся и, заметив подошедшего коренастого мужчину с двумя факелами в руках, двинулся к нему. Тот, ни слова не говоря, чуть склонился, и не дожидаясь ответного приветствия, вложил в руку гостя аги факел. Катя не успела ничего сказать, а надсмотрщик Яхья уже направился в сторону барака. Она спешила, стараясь не потерять свои туфельки, через которые чувствовался каждый камешек и бугорок. На эту встречу для неё никто не постелил дорожку, а сандалии она не успела надеть.

Площадка возле барака была едва освещена несколькими факелами, но этого света хватало, чтобы рассмотреть, как внутри многие уже устраиваются спать, чьи-то силуэты склонились возле бочки, пытаясь обмыться несколькими пригоршнями воды, чтобы сильно не намокнуть и в то же время стереть с себя пыль, пот, который вынуждает чесаться, мешая спокойному сну. Были и те, кто сидел, опёршись друг на друга спиной, лениво дожёвывая лепёшку и мечтая о чём-то. Остатки витающего мясного запаха подсказывали о том, что кормят здесь не настолько плохо, как можно было подумать. Бедно, но достаточно, чтобы мужчины набирали сил для работы.

При виде Яхьи все напряглись, и кое-кто даже сменил ленивую позу на почтительную, ожидая приказаний, но смотритель ни на кого не обращал внимания, выискивая только нужного ему раба.

— Ты, — он ткнул в лохматого, заросшего клочковатой бородой мужчину, — иди сюда.

Тот, одарив наполненным ненавистью взглядом надсмотрщика, устало поднялся и подойдя, привычно опустился на колени, правда приседая на пятки, как давеча делала Катя, и склонил голову, ожидая приказаний. Катерина не столько понимала, ведь она не знала правил поведения, сколько чувствовала, что Яхье нравится выказывать свою власть, особенно перед христианами. Личная неприязнь сквозила в каждом его жесте. Если бы не ага Яваш, то он бы с удовольствием смотрел бы на склонённого Рутгера и неё. Хотя быть может, его раздражал их рост? Капитан был выше смотрителя на голову, она тоже возвышалась над ним и невольно смотрела сверху вниз.

Катерина неприязненно напряглась, стараясь контролироваться лицо, и вдруг в неровном свете факела догадалась, что похудевший, дочерна загоревший мужчина в грязных восточных штанах и тёплой тунике с оторванными рукавами — это Бертран!

Подавившись криком, она сделала шаг вперёд… ещё… и выйдя под неровный свет факела Рутгера, остановилась как вкопанная, не находя в себе сил что-то сказать.

Берта ожёг чужой взгляд, он поднял голову, ожидая наказание за своеволие, но Яхья безразлично отошёл в сторону, словно бы забыв, зачем подзывал его.

Чьё-то навязчивое внимание продолжало жечь, и по мере того, как надсмотрщик уносил слепящий факел, становилось видно, что в стороне стоит женщина, похожая на Катрин.

Её взгляд проникал в самую душу, обдавал жаром тело, и не было ничего приятнее этого обманчивого видения. Жена часто снилась Бертрану, мучая его осознанием потери, наполняя душу горечью и сожалением, но сейчас он молил Бога, чтобы заблуждение длилось как можно дольше, и он любовался бы обманом зрения.

Она была стройнее, чем его Катрин, и лицо заострившееся, но её взгляд обволакивал и уносил в мир грёз. Он смотрел в её глаза — и видел пламя, огонь любви и тревоги, злости и желания укрыть от всех бед, нежность и ярость. Всё перемешалось в этом диком взгляде и невольно приходило осознание, что столько чувств, смотря на него, может вкладывать только один человек. Лишь Катрин могла молча убивать его и возрождать к жизни сверканием своим чудесных очей.

— Не верит, — буркнул мужчина, стоящий позади неё и по голосу Берт узнал Рутгера, своего капитана, стоящего в нелепом халате почти до пят, в обуви с заострёнными носами, но всё с тем же хищным лицом, которое не смягчит никакая одежда.

— Катрин!!! — откуда только силы взялись взреветь раненным бизоном.

Яхья развернулся, положил руку на плётку.

— Ты что здесь делаешь?! — он вскочил, немного подаваясь вперёд, но не делая дальше ни шага.

Жалость и сострадание у Кати как ветром сдуло. Подумать только, она ждала слёз умиления и обожания! Поцелуев и преклонения!

Горбатого могила исправит!