Не жизнь, а роман!

Очутившись за воротами дома аги, Бертран, Клод и Раймунд расправили плечи, вдыхая воздух свободы полной грудью. Катерина и Рутгер могли только догадываться, какие чувства бывшие пленники испытывали, освободившись из рабства. Пусть они не познали на себе всю полноту своего незавидного положения, но ведь двое из них — владетели, и каково им было превратиться в бесправных существ. Свобода пьянила их, не давая сосредоточиться на насущных проблемах.

— Сеньор, — обратился Рутгер к Бертрану, — надо идти. Мы привлекаем слишком много внимания.

Берт согласно кивнул и бросив взгляд на слегка улыбающуюся Катрин, хотел радостно её закружить, но она шарахнулась от него в сторону.

— Берт, ты не дома, — испуганно зашипела она и, возможно, муж обиделся бы, так как он всего лишь желал разделить с нею свою радость, но капитан, насупившись, преградил ему дорогу, тихо подсказывая: сеньор, нельзя хватать женщину на улице! Надо уходить.

Бертран замер, резко выдохнул и, хлопнув Рутгера по плечу, одобрительно кивнул. Всё правильно.

Капитан вёл всех к выходу из города, за ним продвигался Клод, ведя Морковкина, на которого уселась мадам Катрин, а позади шли два сеньора. По пути Рутгер остановился возле устроившихся на земле мелких торговцев и скупил у них почти все лепёшки, полмешка фиников, пару голов сыра, винограда и кошмы* (*валяные коврики). Оглянувшись на своих спутников, он попросил принести ему четыре бурдюка с водою и раздал каждому свою ношу. Теперь сеньора могла пить, сколько хотела, из своих бутылей и даже слегка обмываться своей водой.

У самого выхода из города он отдал последнюю монетку, чтобы купить мешок с кормом для осла. Теперь сидеть на Морковкине, обвешанном сумками, Катерине было неудобно, но пока стражники смотрели бумаги с печатью аги, пробуя её чуть ли не на вкус, она не шевелилась. Окинув подозрительными взглядами всю компанию, стражи всё же выпустили их из города без проблем.

Бывшие пленники вновь ликовали, забывая о предстоящих опасностях, но смотреть на них без улыбки было невозможно. Вскоре Катя, проверив, хорошо ли она обмотала ноги, как научила её Дохик, прежде чем надевать сандалии, слезла с Морковкина и уверенно пошла рядом.

На небе собирались тучи, немного парило, но идти было легко. Несколько раз они останавливались, чтобы перекусить, но задерживались ненадолго и продолжали свой путь, с неудовольствием смотря, как на небе уже начинают зажигаться звёзды. Все хотели как можно скорее оказаться на корабле и навсегда попрощаться с негостеприимным местом, поэтому окутывающая землю ночь вызывала досаду.

Сойдя с дороги, они стали устраиваться на ночлег. Огонь разводить было не из чего, лазать по кустам в поисках опавших веток уже темно, и можно случайно схватить змею, а ночи уже были холодные и сырые. Разбушевавшийся энтузиазм, подвигший идти как можно дольше, подвёл их, но, может, это и к лучшему. Огонь на равнине был бы далеко виден, а лишнее внимание путешественникам без защиты ни к чему.

Пока холод не чувствовался, наоборот, тело приятно холодило, давая возможность остыть после длительного перехода быстрым шагом. Катя не прислушивалась к переговорам мужчин, распределяющим, кто будет первым сторожить их сон. Она расстелила для себя и Берта относительно новенькую попону Морковкина, что милостиво передали слуги аги взамен истёртой, потом разложила кошму и улеглась, ища удобное положение. Есть не хотелось. Совсем недавно она, сидя на осле, уполовинила здоровенную лепёшку, попробовала странного вкуса сыр и заела всё виноградом. В животе всё подозрительно бурчало, и приходилось настороженно выжидать, пока всё переварится.

Приятно потягиваясь, чтобы избавиться от напряжения в мышцах, она наблюдала, что граф остался сторожить их сон первым, а Берт, торопливо съев порцию еды, теперь смешно морщился, запивая свой ужин водой из бурдюка. Заметив её взгляд, он пояснил, что у воды неприятный запах. Катя хотела было предложить свою из родника аги, но поняв её, муж отмахнулся и буквально рыбкой нырнул на приготовленное место для сна, обнимая её.

Он долго оглаживал Катины бока, плечи, утыкался носом за её ухом, изредка шепча милые глупости, которые в его случае были полнейшей правдой без всякого преувеличения. Берт скучал, тосковал, изводился, мечтал — всё было истиной. Тесно прижавшись друг к другу, они уснули и только на рассвете Бертрана разбудил Клод, чтобы сторожить последнюю смену.

Раймунд не хотел смотреть на женщину, играющую странную роль в его судьбе, но взгляд будто притягивало к ней. На осле ей не сидится, пешком идёт как солдат, на ночь укладывается, словно простая баба, а друг льнёт к ней и выглядит глупее последнего дурня. Всё это раздражало и ещё злило то, что ему всё время интересно, что она делает.