Не зови меня больше в Рим

– Знаете, мне вообще кажется, что один из моих предков был родом отсюда. Что-то такое меня кольнуло, когда мы только входили. Не исключено, что какой-нибудь мой пра-пра служил среди тех, кто кормил львов, или был кузнецом, изготовлявшим оружие для тех, кто бился на арене, короче, что-то мне подсказывает: в древние времена я здесь непонятным образом присутствовал.

– Занятный вы все-таки человек, Фермин. Обычно, когда люди представляют себя живущими в другие исторические эпохи, они выбирают куда более блестящие роли – короля, императора или, по крайней мере, поэта либо философа. Только вам пришло в голову сказать, что вы ведете начало из самых низов.

– Просто я никогда не заблуждался относительно рода занятия своих предков, они уж точно были самыми простыми людьми: каменщиками, пастухами, угольщиками… Никаких графов или маркизов! И я горжусь этим, будьте уверены! Всегда то же самое говорю жене, когда она упрекает меня за недостаток благородства в манере держать себя: “Я ведь, Беатрис, из тех людей, что зарабатывают на хлеб потом своим, я из тружеников. Ты происходишь из благородной семьи, а я нет, и никогда этого не забывай. В моей семье отродясь не встречалось породистых псов. Только дворняжки”.

Я испытала было что-то похожее на сочувствие к Беатрис, которой приходится выслушивать подобного рода собачье-династические соображения мужа, и в этот миг мне страшно захотелось немного позлить Гарсона.

– Да, Гарсон, от тяжкой работы ваш лоб просто залит потом, правда, случается – еще и от игры в гольф, и слава богу, что вы не потеете, отправляясь в оперу или в дорогой ресторан, не то бы…

– Петра, лучше попридержите свои намеки на то, до какой степени я обуржуазился, иначе мы с вами поссоримся. Лучше скажите, какую бы роль выбрали себе вы, если бы попали во времена Римской империи.

– Я-то? О, я бы, разумеется, была императрицей, одной из тех свирепых и коварных дам, что подсыпали мужу яд даже в воду для полоскания рта.

– Нет, с вами просто невозможно говорить всерьез. Пойду лучше похожу по лестницам.

– Я подожду вас у выхода. У вас есть четверть часа на все ваши исторические восторги – и ни минутой больше. Мы не должны опаздывать в комиссариат, это произвело бы дурное впечатление. Не забывайте: мы здесь представляем всю испанскую полицию.

Он посмотрел на меня с досадой, сверху вниз. Затем стал удаляться, с достоинством цезаря огибая туристов. Я вышла, закурила и стала его дожидаться. Ожидание получилось не таким уж скучным: какие-то типы, наряженные центурионами, за некую плату позировали перед фотоаппаратами юных американок, которые буквально умирали со смеху. И я подумала, что все мы, человеки, как только превращаемся в туристов, готовы ставить сами себя в смешное, даже унизительное, положение, хотя никогда не позволили бы, чтобы нас в такое положение поставил кто-то другой. И тем не менее зрелище было живописное, и оно помогло мне скоротать время. Гарсон не опоздал ни на секунду, но тотчас присоединился к зевакам, глазевшим на центурионов.

– А недурно было бы и нам сняться с этими молодцами. Привезли бы фотографии в Барселону – вот бы смеху было у наших девушек из комиссариата.

Совершенно по-дурацки хихикнув, я сделала вид, что принимаю его идею за шутку, хотя была уверена: он говорит всерьез. Потом я схватила Гарсона за руку и изо всех сил потянула к ближайшему бару. Там я заказала нам по чашке кофе, и, как я и предполагала, Гарсон, залпом выпив фантастически крепкий напиток, воскликнул:

– Матушки мои! Да от этого любой покойник воскреснет. Настоящая кофеиновая бомба!

– Кстати о покойниках: нам пора двигаться. Время, отведенное на туризм, истекло. Поедем на такси.

Нам предстояло познакомиться с ispettore Маурицио Абате и его помощницей Габриэллой Бертано, которым суждено было превратиться в наши тени на гораздо больший срок, чем планировалось.

Я тотчас поняла, что Абате выбрали на эту роль в первую очередь потому, что он отлично говорил по-испански. По его словам, наш язык он успел выучить, так как пятнадцать лет был женат на испанке, родом из Мадрида.

– Правда, мне так хотелось забыть все, с нею связанное, что я надеялся забыть также испанский, но, судя по всему, двух лет, которые прошли после нашего развода, для этого маловато, – объяснил он не без иронии.

Он смотрел на меня с нескрываемым любопытством, сверху вниз, и с лица его не сходила загадочная улыбка. Он был чуть моложе меня – коротко стриженные волосы, уже слегка тронутые сединой, глаза цвета меда, атлетическое сложение. Очень тщательно одет. Однако это внешнее описание ни в малой степени не передает того впечатления, которое он производил. Хотя я бы даже не сказала с уверенностью, какое именно впечатление он на меня произвел. Скептик, насмешник, человек язвительный и веселый? Пока я этого не знала, но повадку его восприняла как явный сигнал: надо быть начеку.