Неавторизованная автобиография

По мере того как Интернет внедрялся в нашу жизнь, я начал естественным образом дрейфовать в этом направлении, и я твердо был уверен, как и сейчас: нужно бороться, чтобы организовать и сохранить свободу интеллектуальных действий. В марте 1996 года я написал пост по поводу онлайновой рекламы «Центра прибыли пользователей электронной почты» — проекта в духе сетевого маркетинга, создатели которого планировали продавать миллионы адресов пользователей коммерческим предприятиям. «Кто хочет первым обрушить этот сайт?» — спросил я у коллег-шифропанков. Проблемы, с которыми нам тогда приходилось сталкиваться, были чрезвычайно сложными и важными: как помешать превращению Сети в мощный инструмент эксплуатации людей ради прибылей корпораций и правительственных махинаций и в удобное средство для слежки, которую осуществляют государства всеобщего надзора. Я испытываю непреодолимое отвращение к разного сорта охранителям, которые обычно заявляют: «Все, что прямо не разрешено, запрещено». Кем они себя возомнили, или, что важнее, за кого они держат нас? Они настоящие фашисты, желающие мобилизовать технологию для воплощения своих зверских концепций. Если спросить этих типов, что такое нирвана, ответ будет следующим: такое киберпространство, в котором существуют наши законы физики, чтобы вы и стул свой не смогли бы сдвинуть без письменного одобрения. Большой Брат уже не просто следит за вами — он контролирует движение ваших пальцев, ход ваших мыслей, он не дает вам исследовать мир и находить нужную информацию на ваших собственных условиях. Большой Брат — это весь ваш дом. Он установлен в той новой штуковине, которую вы только что притащили домой из магазина Apple Store.

Так выглядела угроза, и мы вышли против нее с открытым забралом еще в годы, когда все остальные только пытались сообразить, как же пишется слово email. Как я уже говорил, вся компьютерная публика поразительным образом принимает интернет-среду как данность: люди, которые отправляют сотню электронных писем в день, ни о чем не тревожатся; дети, которые буквально живут в Facebook. Но все это нужно было кому-то изобрести, а власти в то время не очень хотели давать обычным интернет-пользователям право шифровать все что угодно. Правительства, особенно в США, хотели иметь лазейку, запасной вход в эти системы. Они работали исходя из солдафонского понимания слова «надзор», и на раннем этапе Интернет — в том числе первые почтовые сервисы — представлял для них проблему, которую они стремились контролировать. Но криптографы крепко держались за свои идеи, и теперь Интернет более или менее свободен от государственного вмешательства — правда, если вы не живете в Китае.

Пока наше дело наконец не поступило в суд в 1996 году, я двигался по направлению к этой серьезной работе, пытаясь перевоплотить свой инстинкт и опыт хакера во что-то более математическое, более осмысленное. Мои друзья из «Международных диверсантов», Главный Подозреваемый и Тракс, столкнулись за это время со своими проблемами. Главный Подозреваемый на короткое время забылся, увлекшись экстази; затем начал деградировать, что закончилось паранойей и депрессией; потом начал постепенно распутывать с помощью психотерапевта свои отношения с матерью и свои детские переживания по поводу смерти отца. Тракса мучили приступы паники. Его скольжение по наклонной плоскости началось задолго до обысков и арестов и отчасти спровоцировало их. Он попал в автокатастрофу, из-за которой начал испытывать постоянный страх. Сьюлетт рассказывает в своей книге «Компьютерный андеграунд» (для которой я помогал собирать информацию), что у Тракса в то время развилась агорафобия. Вот такая была ситуация. Мы все страдали. На какое-то время каждый из нас провалился в свой собственный ад. Нам всем было по двадцать с небольшим, и, казалось, судьба оставила на нас слишком болезненные отметины, несоразмерные ничтожно малой причине. Государство пыталось сфабриковать обвинения. Журналисты погрузились в невежественное ликование. Они не понимали самой сути обвинений, и им пришлось рисовать смехотворную картину угрозы, которую якобы представляли несколько юных парней. В действительности это было крохотное, паршивое дело, история наваждений, чрезмерного любопытства и недостаточной осторожности; но кучка спятивших прокуроров и продажных писак превратила ее в эпическую историю государственного масштаба, хотя журналисты должны были бы знать правду.