Небеса

— Вера, вы же знаете, что все приписанное епископу Сергию — неправда. И поете с чужого голоса, просто чтобы выкопать яму поглубже. Я прав?

— Нет, — покачала головой Вера, — не правы. Мое отношение к Сергию — это моя позиция. Как журналиста и человека. И никакой другой правды я не знаю.

— Вот именно! Правда вам неизвестна, зато вы с удовольствием живописуете ложь. Представляю, что завтра напишет ваша газета — эксклюзивный репортаж, секретные источники, собственные информаторы… Напечатайте еще свой снимок, в бороде… Предмет для гордости.

— Да какое ваше дело? У вас своя игра, у меня — своя!

— Ох, не играли бы вы с Богом, Вера. Это еще хуже, чем играть с электричеством.

Монах махнул рукой, словно отпуская Веру на все четыре стороны, но она все так же стояла перед ним, будто в ожидании невидимой кары: кара представлялась ей в виде мощного грозового разряда. Опомнившись, Вера побежала к дороге.

Алексей Александрович велел вернуть облачение до шести часов вечера, и новоявленная Золушка, поддернув рясу, мчалась к своей «девятке», распугивая стайки нищих.

— Ишь какая… — нараспев сказала синелицая юродивая, и товарки посмотрели на нее с удивлением — не признать в бегуне молоденького батюшку мог только слепой.

Монастырь, где царствовал игумен Гурий, производил впечатление даже на самых придирчивых гостей — хозяйство здесь было поставлено очень толково и грамотно. Артем редко выбирался в эту часть города, в Николаевске она всегда существовала как суверенная зона. Район, названный Трансмашем, разросся вокруг гигантского завода, и прижились здесь собственные порядки. Здесь были своя шпана и свои престижные школы, своя топонимика и своя мода — в общем, трансмашевских знали и узнавали повсюду: так из любой точки Николаевска видна была частая изгородь заводских труб.

В советские времена на Трансмаше не было ни храма, ни монастыря — район строился современный, промышленный, и полагалось, что у рабочих не будет потребностей в духовной пище. Архитекторы, проектировавшие здешние дома, считали, что рабочие и к земной пище не должны предъявлять претензий: они станут питаться в коммунистических столовых, поэтому пережитки прошлого в виде домашней кухни следует изжить как явление. Вот почему во многих квартирах трансмашевских домов попросту не имелось выгороженного места для кухни, и жители исхитрялись кто как умел: некоторые ставили электроплитку в прихожей, другие помещали ее в Банной комнате… Артем вспомнил, что в одной из таких квартир живет теперь его давний знакомец и сосед по общаге Батыр Темирбаев. Кажется, Вера рассказывала, что Батыр женился на той красивой казашке Жанар, и родители купили им квартиру — пусть без кухни, зато свою собственную.

Теперь посреди этих переосмысленных очагов коммунизма высился чудесный храм — белостенный, с золотыми куполами, обжигавшими взгляд даже в не самый солнечный день… Это был единственный церковный новострой в Николаевске — другим храмам возвращали некогда отобранные советской властью здания или отводили для этой цели невзрачные подвальчики. Успенский монастырь был выстроен на пожертвования не только трансмашевских жителей, но и поклонников игумена, которых в изобилии было по всему Николаевску — отец Гурий всегда умел общаться с коммерсантами, и среди его духовных чад было немало богатых людей. Особость монастыря настоятель всячески подчеркивал и очень не любил допускать посторонних в избранный, лично очерченный круг.

Духовные чада игумена Гурия проникались к нему таким доверием, что начинали сверять с ним буквально каждый свой вздох, без благословения «дорогого батюшки» не совершалось в их жизни даже самой мельчайшей мелочи. Игумен так старался руководить своими чадами, что заслонял собой в этой заботе нечто подлинное и главное: ведь как ни крути, а в храм люди приходят не за игуменом Гурием, каким бы расчудесным пастырем он ни был.

Гурия особенно любили журналисты — игумен всегда находил для них время, с удовольствием выступал по всем николаевским телеканалам, и предваряли его появление весьма уважительные речи: «А теперь послушаем дорогого батюшку, игумена Гурия, настоятеля…»

Народ толпился в церковном дворе, и Артем поспешил войти в храм — сегодня здесь должны были служить литургию высокие гости. Говорили, что игумен Гурий воспринял эту новость как хороший знак — если москвичи выбрали его монастырь для службы, значит, они на его стороне.

Литургия началась почти вовремя. К обычному числу прихожан добавились люди из других приходов, специально приехавшие сюда… нет, не ради москвичей, а ради владыки.