Чтоб не дать ему разгуляться, я поспешно взяла с тумбочки растрепанную тетрадку, на клеенчатой обложке которой засох круглый след от чашки. Судя по всему, тетрадь жила здесь постоянно, у нее было собственное место на тумбочке, припорошенной пылью, — наводить порядок Сашеньке было некогда.
Я сразу узнала волнистый почерк сестры.
Дальше почти школьным «столбиком» были записаны «строки»:
И еще много подобного бреда. Тетрадка была исписана почти полностью — только в самом конце белели три девственные странички. Сзади красовался «Список литературы», он включал в себя двенадцать наименований разных книжек Бугровой — мадам, судя по всему, была плодовитой, как Дюма. Названия пугали: «Разумножение разума», «Космическая лечебница», «Найди свою орбиту». Под номером 13 в списке значилась Блаватская, она же занимала следующие показатели. На закуску предлагались Циолковский, Федоров и Елена Рерих.
Я закрыла тетрадь, отряхнула руки: они горели и чесались. Значит, все время до родов Сашенька старательно посещала занятия в «Космее»… Лишь только тетрадь вернулась на законное место, в дверях загремели ключи. Вставая с места, я слышала сразу и стук своего сердца, и тихие чертыхания Сашеньки, и жалобное попискивание из конверта, завязанного широкой атласной лентой.
Лапочкин даже не подумал просыпаться, а Сашенька не удивилась моему наличию в квартире. С облегчением она вручила мне пищащий конверт. Оттуда смотрели два маленьких умных глаза, смотрели настороженно, но с большим интересом. Я неумело покачала конверт и вопросительно глянула на Сашеньку.
— Разворачивай! — велела она, скрываясь в ванной и включая воду на всю мощь. Я размотала ленту, раскрыла конверт, походивший на хачапури, и увидела там крепенького, как грибочек, детеныша, испуганно поджавшего ножки. Судя по оттопыренной нижней губе, он собирался заплакать.
К счастью, Петрушка совсем не был похож на Кабановича. И на Сашеньку он тоже не походил.
Я взяла его на руки, и он доверчиво вздохнул — совсем как настоящий человек.
Мне вдруг показалось, словно мы с малышом были теперь одни во всем мире — и были никому в этом мире не нужными.
Глава 28. Перемена блюд