Небеса

Ямаев и Короедов чувствовали себя смущенно, хотя каждый мог бы похвастаться большим жизненным успехом: карьера, деньги, депутатство, уважение и страх подчиненных… Теперь, в двадцатиметровой трапезной соборного дома, оба оказались вне привычных декораций и разом потеряли костыли. Непонятно, как вести себя с епископом: раньше оба общались с ним шапочно и никогда не стали бы напрашиваться к нему на обед. Все дело было в Зубове: тот честно сказал однопартийцам, что ищет компанию для визита к владыке; одному неудобно, а втроем — это вроде как делегация.

Что банкир, что заводчанин многим были обязаны Антиною Николаевичу, а потому на такую ничтожную просьбу ответили согласием. Это даже казалось забавным — побывать в гостях у такого необычного человека, будет о чем семьям рассказать. И потом этот скандал — Ямаеву было интересно, как владыка станет выкручиваться, интересно хотя бы потому, что сам он попадал однажды в подобную ситуацию. Вот о чем думал депутат Ямаев, с лабораторным вниманием разглядывая ассортимент салатов и тарелки, расставленные с шахматной точностью.

Послушник проворнее любого официанта начал заполнять тарелки закусками, плеснул в рюмки вино, разлил морс по бокалам.

— Ну что ж, — владыка поднял рюмку, — очень рад видеть в гостях таких замечательных людей.

— Это может стать началом отличной дружбы, — вполголоса вымолвил Зубов и вкось улыбнулся одному ему понятной шутке.

Ямаев и Короедов сосредоточенно рылись в тарелках, будто выискивали вилками сокровища. Владыка видел, что оба не знают, с чего начать беседу — слишком нетипичная компания: анекдот не расскажешь, крепко не пошутишь. Зубов тоже молчал — но со значением, с фигой в кармане.

Рядом с тарелкой епископа лежал маленький фарфоровый колокольчик, и, дождавшись, когда гости, старательно орудуя вилкой и ножом, доедят салаты, он потряс этим колокольчиком. Звон напугал депутатов, и Ямаев спросил:

— Это зачем, Игорь Александрович?

Ямаев заранее выяснил имя и отчество епископа, слово «владыка» он выговорить не решался.

— Перемена блюд, — пояснил архиерей, и в трапезной появился послушник с новым угощением — жульеном в крохотных сковородочках.

Ямаев успокоенью выдохнул. После пары рюмок ему стало куда проще за столом у владыки, в конце концов, и не с такими сиживали. Однажды с Ельциным обедали, самодовольно вспоминал Ямаев, но там все было запросто, Ельцин тогда не был в президентах.

Откашлявшись, заводчанин открыл шлюз для общей беседы — молчать дольше было невежливо, а Ямаев считал себя человеком воспитанным.

— Что вам обещает Москва, Игорь Александрович?

Короедов в эту минуту заскребал остатки жульена и от неожиданности обронил ложку.

— Вы зовите меня просто — владыка, — предложил епископ. — А что должна мне обещать Москва, Борис Витальевич?

Ямаев перевел взгляд на Зубова, ожидая помощи, но тот внимательно разглядывал иконостас. Глаза у Зубова были безмятежно-голубыми, и Ямаеву даже померещились облака, дрейфующие в этих небесах.

Снова прозвенел колокольчик, через секунду перед Ямаевым дымилась тарелка с супом. Придется выкручиваться в одиночку: в конце концов, он заместитель директора крупного завода. Не такие крепости брали, непонятно, откуда эта робость.

Владыка тоже ждал ответа, словно бы не замечая никаких перемен за столом. Ямаев вдруг подумал: интересно, сколько лет епископу Сергию? С виду кажется ровесником, не меньше сорока пяти, вон какая седина. И морщины…

— Весь город, Игорь Александрович… владыка, говорит о том, что Москва вас снять может. Вы извините ради Бога…

На «ради Бога» Ямаев окончательно смутился и замолчал. Владыка вздохнул, повертел в руках ложку. Суп быстро схватывался пленкой — морщинистой и зыбкой. Никто не ел, депутаты смотрели в тарелки, Зубов легко улыбался: будто ему нравится это слышать, с неожиданной ненавистью подумал Ямаев.

— Все в порядке, Борис Витальевич. — Епископ наконец расстался с ложкой, отложил ее в сторону. — Я ждал, что вы заведете об этом разговор — очень трудно сидеть и делать вид, будто ничего не случилось. Москва, как вы говорите, может меня «снять» — это правда. Заседала Комиссия Священного Синода, на днях придет решение.

— И как вы расцениваете свои шансы? — неожиданно брякнул банкир.

Владыка широко улыбнулся:

— Я об этом не думаю.

— Но вы можете потерять пост, шутка ли! — обеспокоенно сказал Ямаев.

— Как Господь управит, Борис Витальевич, так и будет. Мы живем немного по другим законам.

— Не будете же вы говорить, что совсем не дорожите всем этим. — Заводчанин по-лебединому провел рукой по трапезной, и сам тут же понял, как смешно выглядит его жест. В трапезной не было ничего такого, чем стоило бы особенно дорожить. То ли дело кабинет самого Ямаева, где стены выложены картинами из яшмы, а на столе красуется письменный прибор из золота 585-й пробы! «Впрочем, — утешил себя Ямаев, — все же я выражался фигурально».

— Дорожу ли я кафедрой? — Владыка просветлел лицом. — Я, Борис Витальевич, всю жизнь свою мечтал быть приходским священником. Только у меня это никак не получалось.