Небеса

— Молока совсем не было, ни капли. Врач даже удивилась, говорит — давно такого не видела. Сейчас наведу смесь, подожди.

Мы с племянником пошли следом, на кухню.

Сашеньке явно хотелось поговорить:

— У меня занятия, погружения, я даже на Орбиту выходила несколько раз, а он, — кивок в сторону кулечка, прильнувшего ко мне, — он столько сосет энергии! Не спит целую ночь, я его трясу-трясу, бросить в стенку иногда хочется. Алеша, конечно, помогает, но у него работа, сама понимаешь! Просила врачиху прописать ребенку реланиум, а она на меня посмотрела как на фашиста.

Сашенька яростно трясла цветную бутылочку, где пузырилась и булькала густая белая смесь.

— Хочешь покормить? Совсем нетрудно, на.

Я осторожно дала соску Петрушке, и он тут же прихватил ее ротиком — видимо, наголодался не на шутку.

— Слушай, Глашка, может, останешься с ним сегодня? — Лоб сестры собрался в мучительную гармошку. — Я все объясню, покажу, просто у нас сегодня очень важный тренинг, Марианна Степановна обязательно просила прийти. Алеша будет дома, но он с ним не остается — боится.

Неужели можно всерьез бояться этого молочного пупса?

Окрыленная Сашенька помчалась одеваться — торопилась, чтобы я не передумала.

Опустошив бутылочку, малыш заснул, кулачки у него были крепко сжаты. Я положила Петрушку в кроватку, а Сашенька носилась по комнате, укладывая в сумку тетрадки, карандаши, книжки — студентка, да и только.

— У тебя уже есть «Путеводная Звезда»?

Сестрица вздрогнула:

— Конечно. Без нее на Орбиту не попасть, а в новую расу — тем более…

Зеленые глаза вдруг засветились — такими огоньками сверкают свободные такси.

— Глашка, если бы ты знала, какой мир перед нами открывается! Марианна Степановна, она ведь каждый день говорит с Учителями, и они рассказывают, что осталось совсем немного…

— До чего? — Видимо, я была не слишком осторожна, спугнула Сашеньку, и она быстро прикончила разговор:

— Ни до чего! Ладно, я поскакала — смесь на кухне, памперсы Алеша покажет где. Приду в семь, восемь — самый край. Пока-пока!

Она уже на самом пороге, под гулкое эхо парадного, расщедрилась:

— Спасибо!

Малыш спал крепко, и я пошла к книжным полкам, поискать себе чтение. Сняла с полки случайный толстый том без обложки, раскрыла и ахнула: между страниц книги были заложены деньги. Тонкие купюры цвета патины, с каждой глядит надменный мужчина в белом парике. Несколько купюр успело выпорхнуть из книги, и я кинулась собирать их, под дикий колот сердца. Лишь только воткнула том на место, в комнату явился Лапочкин. Он зевал, но, видимо, уже выспался.

— Спит? — спросил Алеша.

— Спит, — сказала я.

— Я сейчас чай сделаю, — посулил зять. — Или водки лучше?

— Да ты что? Здесь ребенок!

Алеша вздохнул — ему явно хотелось водки, и отказ мой распечалил душу. Но я даже думать не желала о такой возможности: как можно пить рядом с крошечным малышом?

Лапочкин ушел на кухню, звенел там долго и бренчал — казалось, настраивается маленький оркестр. Потом наконец принес в комнату поднос с чашками и бутербродами. Мы принялись поглощать еду, и делали это с жадностью, за которой укрывалось обоюдное смущение.

— Ты считаешь, Сашеньке идут на пользу эти занятия?

— Какие занятия? А, «Космея»! Как тебе сказать…

Алеша был явно рад, что разговор обошел Петрушку стороной. Он жестом показал мне — дожую, мол, бутерброд, тогда и выскажусь на предложенную тему.

Малыш крепко спал под наши разговоры и не проснулся до самого Сашенькиного возвращения.

Она открыла дверь ключами и вошла в квартиру медленно, с искусственным, закоченевшим выражением лица. Такие лица рисуют принцессам маленькие девочки — круглые глаза, брови дужками, полуоткрытый рот.

— Сегодня великий день, — сказала Сашенька, не видя ни спящего сына, ни Алеши, ни меня, и все же обращалась она к нам — поскольку в комнате больше никого не было. — Теперь я знаю, как мне быть и что мне делать.

Не ожидая ответа, сестра медленно прошла в спальню, она с такой аккуратностью несла прямую спину, как будто вдруг узнала — та сделана из фарфора.

Я боялась взглянуть на Алешу.

— Это нормально, — сказал он. — Через полчаса из комнаты выйдет обычная Сашенька.

— Алеша, разве ты не видишь: ее зомбируют!

Из спальни понеслось пение — Сашенька тянула непонятные слова, раскачивая голос, как качели. Я вспомнила — «строки».

Лапочкин вздохнул.

— Я только что говорил тебе, Глаша, что люблю свою жену и разрешаю ей все, иначе… — Он резко сбросил громкость. — Иначе она со мной разведется.

Часом раньше Алеша рассказывал, что Сашенька подсела на доктрины Бугровой крепко, как на кокаин.

— С утра полчаса «строки», потом лекции, днем опять «строки», тренинги, вечером выходы на орбиту…

— Алеша, ты же понимаешь, ни на какие орбиты она не выходит. Все это бред, блажь, ей просто снесли крышу!

Лапочкин вздыхал:

— Я не столь категоричен. И потом, Сашенька — она ведь как ребенок. Это просто новая игрушка, как стройотряды или этот… твой…

Я быстро кивнула — ни к чему углубляться.

Алеша вдруг затрещал пальцами, как будто они были деревянные — раньше за ним не водилось такой привычки.