Небеса

Храм стоял рядышком с больничным корпусом, и по дорожкам гуляли психи — вышли погреться на зимнем солнышке. Многие с виду — люди как люди, только под куртками длинные халаты цвета затхлой ветоши… Дальше, за соснами, виднелся край вольера, обнесенного рабицей; там, как объяснил мне шепотом Валера, гуляли буйные. Сейчас в этом вольере-загоне стояла невысокая женщина: она вцепилась пальцами в проволочные отверстия-ромбики и монотонно выкрикивала:

— Александр, я люблю тебя! Александр, я люблю тебя! Александр, я люблюлюблюблюблю…

Как ни странно, при всем этом она почти не походила на сумасшедшую.

Валера — хрупкий человек с тихим голосом — возглавил нашу дружную вереницу. Я плелась в самом конце. Сильный запах ладана, свечи, иконы — мне вспомнилась бабушка Таня, и, наверное, Сашеньке тоже. Посреди храма стоял гроб с Лапочкиным — белое лицо в белых цветах. Лидия Михайловна громко рыдала, а Сашенька смотрела на мужа сердито и грустно. Казалось, она обиделась на Алешу — в самом деле, как он посмел погибнуть, не предупредив ее заранее?

Началась служба. Батюшка — приземистый, немолоденький, и помогали ему два юноши, я не разбиралась кто, но пели они красиво. Мне нравятся церковные песнопения — когда я слышу эти чистые звуки, то обязательно закрываю глаза и представляю себе иной мир, где нет ни сомнений, ни тревог. Отпевание продолжалось не так и долго, в самом конце нам разрешили обойти вокруг гроба и поцеловать белое лицо.

После службы батюшка остановился взглядом на мне и спросил:

— Вы ходите в храм?

Я покачала головой. Батюшка вздохнул, как будто я обидела его лично.

— Многие из нас заботятся о своем теле, но забывают о душе.

Я покраснела. Не так уж сильно я забочусь о своем теле, право слово. Даже о теле не могу позаботиться — что уж там душа… И где она? Кто-нибудь видел ее?

Лидию Михайловну пришлось оттаскивать от могилы за руки, потому что она хотела быть закопанной вместе с сыном. Могильщики работали быстро, и через десять минут гроба не было видно: только комья свежей, сочной, коричневой земли да жуткие венки из искусственных, но безыскусных цветов. «От жены и сына», «От безутешной матери», «От сотрудников»… Кругом лежали белые кучи равнодушного снега.

Ноги мои одеревенели от холода, и смотрела я на руки могильщиков: трещинки на коже забиты черноземом.

Потом все очень быстро напились водки, которую Валера деловито достал из клеенчатой сумки. Случайно затесавшиеся школьные друзья (два гражданина со вспухшими носами) начали вспоминать, каким замечательным человеком был Алеша, но к финалу совместной, на два голоса рассказанной истории языки у них заплелись, так что соль истории просыпалась мимо.

На поминках в кафе «Сибирячка» все набрались уже окончательно и, кроме Алешиной мамы, о покойнике почти никто не вспоминал.

Алеша покинул этот мир деликатно.

Глава 34. Исповедуя Веру

Днем раньше Вера мучилась иными сомнениями и всерьез собиралась уткнуться носом в родное плечо, повиниться в упрямстве, рассказать… На этом месте она решительно разворачивала саму себя за плечи — ничуть не менее родные, — еще чего не хватало! Она набирала ванну не по-зимнему горячей водой и ядовито думала, как старается мэр Николаевска накануне выборов — уже через неделю после воцарения в привычном кабинете будет дан приказ отключить горячую воду одной половине города, а электричество — другой. Потом поменяют, какое-никакое разнообразие.

Привычные мысли потеснили непривычные, но Вера не могла успокоиться. Дымные, влажные витки пара летели к потолку, она привычно открывала разные тюбики, но рука подводила вслед мыслям: тюбики беспомощно валились на пол, и Вера сердилась, поймав себя на очередном позыве — поделиться с Артемом. Он будет рад, да только куда приложить собственную гордость, профессиональную и человеческую? Выбросить под ноги, как флаг побежденной армии?

…Раньше Вера много хихикала над Артемовыми прихожанами, взволнованно требовавшими позвать батюшку к телефону — им необходимо было сверять с Артемом чуть не каждый свой вздох. Звонили в основном женщины — в церкви нынешней их большинство. Те, что помоложе, нередко влюблялись в Артема, и Вера это знала, как знала и другое — он жутко тяготится такими историями.

Православные девушки в унылых юбках, с блеклыми лицами и небритыми ногами не будили в Вере никаких опасений, и Артем переживал по другой причине. Когда приходилось в очередной раз «сдавать» влюбленную барышню другому священнику.