— Люди потухли, сэр, давно уже потухли. Посмотрите, ради чего они живут? Просто бегают туда-сюда, не загораясь ничем, никакой идеей, одержимостью — боги, мистерии, все это уже скучно и пошло, интерес давно угас. Уже никто не искриться энтузиазмом, зачитываясь «Книгой Мертвой» и практикуя ту магию, которая казалось такой волшебной, такой не от мира сего. Им нужна новая
— И для этого нужно разжечь небеса, убив кучу людей?
Алистер Пламень рассмеялся — на удивление, абсолютно спокойным, ровным смехом.
— Я не сумасшедший, — сказал он. — Мне не доставит удовольствия смерть людей, но после такой катастрофы никто не сможет не загореться идеей о том, что
Алексис прямо замер на месте.
— Что-то?
— Смерти не должно быть, — повторил террорист, словно объясняя азбуку обезьяне. — Вся наша новая религия основана на том, что будет после смерти, но смерти не должно быть в принципе. Я — бывший анубисат, я сам лишь тень смерти, ее далекое эхо, я смотрел в ее черноту, в ее бездну, и не важно, есть после нее что-то или нет —
Алексис крепче схватился за бритву, будто бы она не давала ему упасть и полететь вниз.
— Конечно, все зависит от выбора, — вернулся вдруг Алистер к старой мысли. — И мой был сделан давно.
А потом небеса за его спиной развелись ревущим алым пламенем, поглощающим дирижабль за дирижаблем, словно тонкие тлеющие щепки.
Черное сердце бога извивалось кривыми тенями.
Оно само было лишь тенью, легким эхом смерти, оставленном в этом мире как напоминание о ее, смерти, неизбежности, и его, Анубиса, существовании. Чтобы никто не забывал, ведь забыть — это самое страшное, что может произойти с человеком.
Особенно забыть о том, что смерть — так же естественна, как и жизнь.
А теперь, как и хотел Пламень, дымящееся черными вихрями сердце Анбуиса наблюдало за тысячами смертей, за искрой, что должна разжечь костер идеи, чтобы напомнить двум богам — они больше никому не нужны, ведь смерти не станет… рано или поздно.
Изумрудные купола тоже смотрели.
Убить смерть — очень серьезный и безрассудный подвиг. И Пламень только что совершил первый шаг на пути к призу призов…
…лишь один дирижабль в небе пылал черным.
В голове Алексиса Оссмия творилось что-то невероятное — творилось на такой невозможной скорости что, чтобы разобраться в этом, нужно многократно замедлить действие…
В черепной коробке вспыхивали и тухли суждения, решения, те самые пресловутые
Алексису надо было сделать выбор, но оба его не устраивали.
Повод дал сам Алистер, вновь развернувшись лицом к цирюльнику — глаза террориста разгорелись бешеным костром.
И тогда Оссмий решил.
Цирюльник бросился вперед, напоминая шкаф на колесиках, что катится по склону — в руке изумрудным сверкнуло лезвие бритвы. Алексис зажмурился, приготовившись к виду крови и последующему обмороку, но его сбила волна чего-то черного и леденящего. Бритва выпала из рук цирюльника и проскользила по мраморной платформе.
Алистер Пламень хмыкнул и поднял бритву — вены его налились фиолетовым, руки иссохли сильнее.
— Я все еще часть смерти, ее тень, — пробормотал террорист, словно объясняя свои способности анубисата. Алистер покрутил бритву и повторил, но намного тише: —
Алексис уже поднялся на ноги — Пламень вновь решил обжечь его взглядом.
Но прежде кинул бритву на пол.
— Как… забавно, — рассмеялся Алистер. — Тень смерти, тень смерти… Все же, ваш выбор был единственным правильным. Лучше продолжайте гореть…
Мужчина не договаривал фразы, они обрывались так, словно в голове террориста не находилась вторая часть, и полноценное предложение не клеилось.
Пламень снял потертую коричневую шляпу и аккуратно положил на мраморный пол.
— Продолжайте гореть, продолжайте… Пока хотя бы маленькая тень смерти все еще лежит на земле. Как, все же, забавно… Маленькая тень…
И тут до Алексиса дошло, да вот только слишком поздно. Террорист подошел к краю платформы и еще раз посмотрел на ревущие пламенем небеса — поодаль, рядом с Собором Осириса, дирижабль горел черным.
— Мне нужно было быть там, — прошептал Пламень, а потом обратился к цирюльнику: — Алистер Пламень — запомните это имя.
И террорист сиганул вниз, обращаясь бледной тенью — на этот раз, совершенно точно метафорически.
Алексис долго в упор смотрел туда, где только что стоял Пламень, потом перевел взгляд на оставленную шляпу, затем — на бритву, и только в конце на свою руку.
В свете, отраженном куполами, там мерцала капелька крови.
И цирюльник потерял сознание.