Небеса на земле. Научный взгляд на загробную жизнь, бессмертие и утопии

Что можно сказать о другом полюсе экономического спектра — о бедных? Даже Иисус не подал им иной надежды, кроме легкого доступа на небеса. До сих пор это было едва ли не единственное, что можно предложить беднякам, но люди XXI в. наконец увидят конец бедности. Для сравнения: историк экономики Грегори Кларк рассчитал, что «средний житель мира 1800 г. жил не лучше, чем средний житель 100 000 г. до н. э.», а «в современных экономиках живут в 10−20 раз лучше, чем в 1800 г.». И дело не только в том, что богатые становятся еще богаче. Богатеют и бедные: «Владельцы земли или капитала, а также образованные люди располагали множеством благ. Однако индустриализированные экономики уготовили свои самые щедрые дары беднейшим людям»[290]. Экономист Макс Роузер, скомпилировав данные, показал, что в 1820 г. от 84 до 94 % мирового населения жили в бедности или крайней бедности (определяемой ООН как доход менее $2,5 и $1,25 в день соответственно, в долларах 2015 г.). К 1981 г. доля таковых упала до 52 %, а в 2010 г. составляла чуть менее 20 % — каждый пятый[291]. Но и темпы снижения уровня бедности ускоряются, и при их сохранении доля бедняков сократится до нуля примерно к 2035 г.[292] Только представьте: с бедностью будет покончено! Кто мог об этом хотя бы мечтать?

Откуда пессимизм?

Итак, это факт: никогда в истории не было такого благополучного времени. Почему же политики и эксперты по обе стороны баррикад пугают нас мрачными перспективами? Например, в ходе опроса Института исследования общественного мнения YouGov по заказу BBC Radio 4 в 2015 г. 71 % респондентов ответили, что ситуация в мире ухудшается, и всего 5 % — что улучшается[293]. В 2016 г. я провел ненаучное исследование, спросив 112 000 своих подписчиков в «Твиттере», что они думают о положении дел в мире, и выяснил, что 42 % наблюдают изменения к худшему, 31 % — к лучшему и 27 % считают, что картина почти не меняется. И это были люди, которых я почти ежедневно забрасывал статистикой и трендами вроде вышеописанных. Почему кажется, что дело плохо и становится все хуже, если в действительности все хорошо и становится лучше? Шесть непосредственных факторов и один решающий элемент искажают восприятие действительности, окрашивая его в пессимистические оттенки.

1. Относительное неравенство. Хотя бедные становятся богаче, богатые богатеют еще быстрее, и с экономической точки зрения относительный прогресс представляется относительным регрессом. Размеры пирога увеличиваются, и каждому достается больший кусок, но, когда растет и без того больший кус богатых, относительная концентрация богатства смещается в верхнюю часть спектра, из-за чего доход тех, кто находится посередине и внизу, выглядит меньше. Если я зарабатываю за год $100 000, а Илон Маск — $100 млн и доход у нас обоих удваивается, то мой прекрасный новый доход в $200 000 меркнет рядом с головокружительными $200 млн Маска, хотя мое положение улучшилось, а гендиректор Tesla и SpaceX никого не обобрал. По результатам исследования 2013 г., люди склонны переоценивать количество американских домохозяйств с годовым доходом менее $35 000, считая, что таковых почти половина, хотя их реальная доля ближе к трети. С другой стороны, недооценивается число американских домохозяйств, получающих в год $75 000 и больше: по оценкам, менее четверти, в действительности — треть. Вдвое переоценивается и неравенство распределения доходов: богатейшие 20 % зарабатывают не в 31 раз больше беднейших 20 %, а в 15,5 раза. Средний годовой доход богатейших 20 % американцев в действительности составляет $169 000, а участники опроса сошлись на $2 млн, ошибившись почти в 12 раз[294].

2. Антагонизм мышления. Наши привычные представления об экономике — «народная» экономика или, как я ее называю, фолкономика[295] — заставляет нас воспринимать большую часть обменов антагонистически, как ситуацию, когда выигрыш одной стороны означает проигрыш другой. В маленьких группах и племенах, в составе которых наши древние предки жили тысячелетиями, большая часть ресурсов была общей, накопление богатства практически отсутствовало, а чрезмерные жадность и скупость были наказуемы. Не было экономического роста, рынка капиталов, «невидимой руки» рынка, не было и огромного неравенства между богатыми и бедными, поскольку все и каждый являлись, по современным меркам, совершеннейшими нищими. Накопление богатства отсутствовало, потому что нечего было накапливать. В мире обменов с ненулевой суммой, в котором мы живем, выигрыш одного часто означает выигрыш других, и экономическая свобода вкупе с демократическим правлением, движимые наукой, технологией и промышленностью, обеспечили нам изобилие пищи и ресурсов. Однако наше мышление по-прежнему действует так, как будто мы живем в мире победителей и проигравших, и давно сложившиеся экономические представления заставляют нас с подозрением смотреть на того, кто имеет больше.