Небесная черная метка

Минееч, огромный и толстый детина, когда-то был непревзойденным рубщиком мяса на колхозном рынке. Одним махом топора он кроил мороженную говяжью тушу на аккуратные кусочки. Также хорошо получалось забить и освежевать взращенное животное. Труд его в советское время ценился очень высоко, денег — как в карманах, так и сберкнижке — было не меряно. Неожиданно грянувшая перестройка превратила в нули его пухлый сберегательный счет. Немалая семья Минееча, привыкшая к сытости и почету, однозначно требовала продолжения сладкой жизни.

Жизненное пространство превратилось в сплошной рынок. Первыми людьми на рынке стали коммерсанты, значит, в эту масть и следует перейти. На последние сбережения Минееч купил ларек, кой-какой товар — и продолжил бедствовать. Чего он никак не мог понять. Порой ему просто хотелось отдубасить разборчивого покупателя, обходящего стороной его торговую точку, или для облегчения сердца со всего маху въехать по физиономии любому, кто начинал копаться, прицениваться, выискивать недостатки в его товаре.

Торговля шла плохо. Баснословных барышей и в помине не было. Как-то наехали на него братки-рэкетиры. Вот тут Минееч себя показал: копившаяся ярость нашла, наконец, выход. Он бы забил братков до смерти, освежевал тут же на месте и продал бы мясо по народной цене в харчевню на плов, если бы не появившейся внезапно брюнет на черном бронированном джипе. Ему Минееч так и объяснил, просто, без тени смущения, раскаяния и раболепства.

Брюнет усмехнулся и предложил делать то же самое, но в его команде. По существу — предложил работать по специальности мясника, однако шинковать пришлось бы человеческие тела.

Огромные руки Минееча быстро научились вызывать нестерпимую боль, так, что по коже его бежал приятный озноб, и маленькие глазки на заплывшем лице оживлялись дьявольским огнем и, казалось, на лысом черепе растут характерные роговые наросты сатаны. Перед тем, как пустить в ход какой-нибудь затейливый инструмент пытки, он разглядывал его внимательно, поворачивая и так и сяк, любуясь качественно изготовленной вещью из прочной высоколегированной стали и примеряя в своем заскорузлом воображении этот прибор к телу несчастного…

Брюнет щелкнул двумя пальцами в воздухе — Минееч устремил преданный взгляд на хозяина и увидел поднятый вверх большой палец, что означало увеличить болевой шок. На что уповать связанному по рукам и ногам в застенках поклонника Сатаны, чтобы не умереть и не превратиться в гадкого урода? На гражданский закон и неминуемое возмездие? Только на милость истязающих и согласие подчиниться. Этого и только этого добивался брюнет и слегка досадовал отчасти и на себя: не хватает правильных слов втолковать самоуверенному идиоту, что для его же блага надлежало ежемесячно платить ему, воровскому авторитету, всего-то, скажем, тринадцать процентов от своих доходов. Это с налоговой инспекцией можно играть в прятки, хитрить и ловчить, — воровские правила короткие и беспощадные.

— Минееч! — прервал палача брюнет. — Сделай так, чтобы он не кричал так громко. Горло, что ли, прижги… кипятильник затолкай ему пасть и включи, чтобы дымок из ноздрей пошел. Что-то у меня голова начинает побаливать.

— Будь сделано! — пробасил Минееч и своим пудовым кулаком сплющил живот клиента, грубо ухватил поникшую голову за волосы, впихнул поглубже в рот нагревательный прибор и подал электрический ток. Повалил едкий дым и смрад горелого мяса.

— Витамин! — прорычал Минееч. — Он кончился! Капец ему… от страха, видать. Обоссался и обосрался вдобавок.

Брюнет, недовольно морщась, подошел с бокалом в руке к распятому человеку и выплеснул остатки виски в остекленевшие глаза на окровавленном лице.

— Может быть, надо было начать с жены и детей, — в оправдание вякнул Минееч.

— Почему ток через реостат не пустил? Начал бы постепенно его увеличивать: пятьдесят, сто, двести вольт. А ты сразу напрямую двести двадцать подал. Эх, лениться гляжу, начал.

— Да он упертый, гад такой! Я посчитал, что его и триста восемьдьюсятью вольтами не проймешь. А вишь, скопытился.

— Ну, да ладно, не переживай, — Витамин похлопал Минееча по плечу. — Теперь запакуй отходы в сумку. Наверное, на три части лучше разъединить — смотри сам, как лучше сделать. Отвези на кострище наше. Пепел не забудь развеять. Можешь над огородом своим. Ох, и знатная картошка когда-нибудь у тебя уродится! Потом тащи его жену сюда. Пусть эта телка нам заплатит, или передаст его дела в наши руки. У меня есть пара толковых ребятишек: одна бухгалтер, в студентках ее приметил, в бумагах всегда у нее порядок… такую отчетную документацию готовит, никто не придерется, не найдет, где наши деньги, где чистые. Второй пацаненок — Сима, такой же был лавочник, как и ты… знаешь, поди, соседствовали когда-то.

— Знаю, ушлый и верткий.

— Давай действуй. Свяжешься с Круглым: он организует доставку телки. Да смотри, чтобы все аккуратно было. Чтобы она живой осталась, а дела нам передала.

Отдав распоряжение, Витамин вновь развалился в кресле, чтобы докурить сигару и допить виски, но странная усталость смеживала веки. Витамин взглянул на часы и допустил к себе короткий десятиминутный сон…

В гостях у закона

…Внезапно Витамин пробудился и резко расширил глаза, словно хотел воочию узреть ускользающий сон. Обрывочные видения были слишком яркими, чтобы посчитать их за сон, и слишком необычными, чтобы быть реальностью. Стоило прикрыть глаза и уступить место как будто бы благодатному сну, как из неведомых тайников уставшего мозга вылезали дремучие химеры, ширились и проказили, стирая грани времени и переводя кошмар в реальное измерение. Когда это им удавалась, Витамин вскакивал с неистовым желанием запомнить и связать воедино живые картины, где только что был, уяснить суть замысловатого действия и отчетливо понять: он-то тут причем, что вообще это значит? И, путаясь в мыслях, снова забывался коротким лихорадочным сном.

Витамин подумывал: в самом деле, не болезнь ли это?.. Чудная, непонятная, изымающая радость из жизни болезнь, которая вселяет усиливающуюся тревогу, скуку и злость… страх перед сном! И вся эта хмурая команда негатива будто призвана поочередно терзать чернеющую душу и смыкать гибельный круг удавкой на горле. Ему не вырваться еще потому, что здесь само слово свобода взято под запрет.

Колония строгого режима. Сибирь. Тайга. Крохотный клочок земли охраняется ротой откормленных солдат полевой жандармерии и огражден прочным бетонным забором. Электронная система охраны, размещенная по обе стороны бетонного забора или иначе — основного ограждения, делает невозможным преодолеть рубежи охраны незамеченным.

По обе стороны от основного ограждения одинаковые широкие контрольно-следовые полосы: внутренняя и внешняя. Внутренняя контрольно-следовая полоса заполнена сплошным объемным потоком радиоволн, которые испускают и принимают радиолучевые датчики. Если червяком проползти к основному ограждению, то там караулят еще пара хитроумных технических устройств. Первое — инфракрасный тонкий, словно растяжка, луч, который невозможно не прервать, влезая на забор. Второе — козырек забора, сделанный из нескольких рядов натянутой проволоки, или точнее — оголенных проводов, с низким строго установленным напряжением. При касании проводов козырька меняется их электрическая емкость и срабатывает сигнал тревоги, так же, как и при прерывании радиолучевых и инфракрасных датчиков. По громкой связи объявляется тревога. Настораживается охранник на вышке и готовит автомат к бою. Как только беглец преодолеет основное ограждение и попадет на внешнюю контрольно-следовую полосу, охранник обязан открыть огонь на поражение.

Пусть у солдатика заклинит автомат Калашникова или беглецу удастся, как в затяжном прыжке с батутом, перелететь внутреннюю контрольно-следовую полосу с основным ограждением и перескочить внешнюю контрольно-следовую полосу — здесь неприступным бастионом стоят еще два изощренных инженерных сооружения: первое мило наречено «Кактус»; второе — «Шиповник». Тот, который «Кактус» — колючка в человеческий рост, по его ощетинившейся проволоке пропущен особый импульсный электрический ток — он не убивает, но отшвыривает назад при приближении к колючке на малое расстояние. Если подкупить часового-оператора инженерно-технических средств охраны, и он отключит на несколько минут электропитание «Кактуса», перемахнуть эту колючку можно в два счета. Останется «Шиповник» — это пяти-(а местами и семи!) метровое в высоту заграждение из металлоконструкций, по которому в несколько рядов по всей высоте развешаны мотки тонкой проволоки — в них беглец запутывается, как муха в паутине, с каждым движением он будет стягивать к себе новые и новые витки проволоки.

Потом вразвалочку подойдут солдаты. Хохоча и гогоча, баграми сдвинут проволоку, клещами срежут ее, извлекут бедолагу-беглеца и пинками водворят на место.

Есть соблазн сделать подкоп под основное ограждение, как в известном фильме «Побег из Шоушенка». Ширина всей полосы заградительных сооружений — пятнадцать метров, плюс добавить сюда метров двести-триста от начала подкопа. Получится немного, учитывая срок заключения в десять лет. Однако по всему периметру основного ограждения установлены акустические датчики подслушивающей охранной системы. Головной прибор поочередно включает датчики и проверяет наличие акустических сигналов, — опрашивает! Сооружая подземный ход, заключенный, безусловно, выйдет в прослушиваемую зону. Прибор выдаст сигнал тревоги и укажет на подозрительный участок. Часовой-оператор надевает наушники и прослушивает сигналы с тревожного датчика, установленного на периметре охраняемого объекта. Он без труда различит звуки вгрызающейся в грунт лопаты. Далее как по-писаному: из караула прибудет группа захвата со злющими овчарками.

Одни «цветы» на полосе препятствий: радиолучевые датчики — «Пион»; инфракрасные — «Мак»; колючка — «Кактус» и «Шиповник», противоподкопная система — «Подснежник». Поэтому-то Витамин и не любил обыкновенные цветы. Устройство охраняемого периметра Витамин давным-давно выведал у подкормленного прапорщика. Сам поднимался на смотровую вышку с внутренней стороны охраняемого периметра, на которой несет дозор добровольный часовой — зэк-вертухай, активист СПП, — служба правопорядка колонии. Витамин всматривался в широкие контрольно-следовые полосы по обе стороны бетонного забора, на неприметные электронные датчики, на устрашающий «Кактус» и неприступный «Шиповник», на соседнюю через основное ограждение вышку, где с сонным и тупым лицом перетаптывался молоденький солдатик с автоматом на плече.

Витамин знал, что у него к автомату — два магазина по десять патронов в каждом, и что один патрон уже под курком. Пока солдатик будет всаживать свои двадцать патронов по движущейся цели, к нему на подмогу в считанные минуты прибудет резервная группа во главе с сержантом-мордоворотом. Витамин давно убедился, что преодолеть охранную зону колонии строгого режима невозможно.

Теперь он поднимался на вышку зэка-вертухая, чтобы лишь всколыхнуть себя невнятным волнением от показавшихся просторов, освежить бледные щеки ароматным и свежим ветерком, и все-таки отмечал для себя: так ли бдительно несет службу часовой, хорошо ли вспахана и проборонена контрольно-следовая полоса.

Именно в эту отсидку вдруг потребовалось срочно и очень аккуратно переместиться в вольное гражданское общество и не дать уплыть в чужие руки своему немалому капиталу. Здесь, в зоне, как в некоем профилактории для заслуженных воров, было достаточно уединения, чтобы отдохнуть и обдумать ситуацию, чреватую нехорошими последствиями. Он, наконец, понял, каким образом его жестоко и злорадно кинули, оттерли ноги и отшвырнули за ненадобностью. Верный Минееч регулярно пересылал весточки; он, как мог, отслеживал ситуацию в городе по интересам хозяина.

Из полученной информации Витамин окончательно убедился: его посчитали за отработанный материал, — поэтому-то и состряпано было дельце, засудили и бросили гнить на тюремные нары. Те, кому он принес несметный капитал, и те, которых провел смотрящими в созданную на его деньги мощную корпорацию, просто-напросто предали, отказались от устных договоренностей, и вся их милость в том, что не убили, а лишь убрали с глаз долой в железную клетку, где даже и небо — в клеточку. Так разбогатевшие детки чураются чумазых родителей.