Нельзя сказать, что я хорошо выглядел: бледный, небритый, с красными, лихорадочно блестевшими глазами. Я не из тех, кого украшает щетина, поэтому выглядел просто неопрятно, а царапина на щеке превратилась в уродливый рубец, усеянный выступившими капельками гноя. Синяки на горле явно были оставлены пальцами: четыре округлые отметины, каждая с кровавым полумесяцем в том месте, где ноготь пронзил кожу, а под яремной веной расплывался синяк пошире — от большого пальца. Чуть выше его я заметил порез — тоже в форме полумесяца, но около трех дюймов длиной, слегка припухший. Я нахмурился. Это не след от ногтя и не случайная царапина. Рана нанесена намеренно. Но зачем? И как? Судя по размеру и форме, по легкой неровности пореза, она походила на отпечаток… я раздраженно затряс гудящей головой. Слишком много кошмаров. Зачем и кто стал бы это делать? И все же это очень похоже на отпечаток зубов. Разозлившись на себя за такие фантазии, я решительно отвернулся. Царапины надо продезинфицировать, иначе придется беспокоиться кое о чем похуже дурных снов. Я нашел пузырек с йодом и, стоя перед зеркалом, смазал все повреждения на лице и шее. Так-то лучше. Теперь надо что-нибудь съесть — я чувствовал слабость и головокружение, к тому же вспомнил, что не ел с прошлого утра. Пошел в свою комнату переодеваться, но остановился, увидев записку на двери. Раньше я в спешке не заметил ее, а теперь предположил, что это записка от миссис Браун. И не ошибся.
Дорогой мистер Дэниел!
Мне надо ненадолго уйти, чтобы навестить мою сестру. Я вернусь сегодня вечером. Жалко, что Вам нехорошо. Если захотите перекусить, я оставила чайник на плите и хороший кусок трески в духовке Вам на ужин. И возьмите сами, что захотите, в кладовке.
Искренне Ваша
Я улыбнулся. Значит, дом в моем полном распоряжении до вечера. Слава богу, не придется отвечать на неловкие вопросы, поскольку миссис Браун не только добра, но и старается всех защитить, как наседка — своих цыплят, и это стремление порой казалось мне чрезмерным. Оставшись в одиночестве, я не стал утруждать себя переодеванием и спустился на кухню. Как и было обещано, в духовке нашлась еда, на плите — чайник с чаем, и я уселся за кухонный стол, намереваясь поужинать. Однако едва сделал глоток, как меня снова затошнило, голова закружилась, желудок сжался, и я отодвинул почти полную тарелку. Борясь с тошнотой, выпил залпом два стакана воды и некоторое время сидел у камина, дрожа как в лихорадке. События предыдущей ночи подействовали на меня сильнее, чем я думал. Протянув руки к огню, я впервые попытался проанализировать кошмарное происшествие. Приверженность логике и склонность к исследовательской деятельности были моими лучшими качествами, и теперь, после ванны и долгого сна, ко мне возвращался природный прагматизм. Нужно это подчеркнуть: я не был и не стал невротиком; заключения, к которым я пришел, основаны на собственном опыте и его анализе. Даже тогда, вынырнув из пучины кошмара, я пытался рассматривать ситуацию объективно.
И сразу же поблагодарил судьбу за то, что остался жив. Несомненно, я стал свидетелем преступления, совершенного Розмари и ее бандой; они пытались избавиться от меня, но допустили какой-то просчет. Возможно, намеревались обвинить в убийстве или придушили, ввели наркотик и бросили умирать. Нужно обратиться в полицию — и ради собственной безопасности, и ради Роберта. Я отказывался допустить, что мой друг хотя бы косвенно причастен к этому делу, и ломал голову в поисках наилучшего выхода.
Они уже избавились от улик. Труп спрятан в склепе при кладбище, рано или поздно его обязательно найдут. Без убедительных доказательств квартиру Розмари обыскивать не будут, да и вряд ли там что-то осталось. Рэйф и Джава… Если навести на них полицию, есть шанс, что мне поверят. Но я понятия не имел, кто эти люди и где их искать. А что будет со мной? Даже если сам обращусь в полицию, на меня падет подозрение: ведь я уже нашел труп в заводи, и теперешние обстоятельства можно расценить как весьма сомнительные. Мне не хотелось попадать в такую ситуацию, где слово Розмари будет против моего слова, — к чему это приведет?