Небесная река. Предания и мифы древней Японии

Перед ним лежали свежие цветы, а сосуд для воды был наполнен совсем недавно. Озадаченный молодой человек постоял ещё какое-то время перед надгробием и отправился обратно восвояси. Придя домой, он узнал, что дядя скончался. Но с виду тот казался счастливым. На устах покойного застыла блаженная улыбка.

Племянник отдал дань почтения почившему родичу и рассказал матери о происшествии на кладбище.

– Ах! – воскликнула она. – Неужели это та самая Акико?!

– Мама, но она такая эта Акико? – удивлённо спросил сын.

Вдова не замедлила ответить:

– В молодости твой дядя обручился с очаровательной девушкой по имени Акико, дочерью соседа. Но она умерла от грудной болезни совсем незадолго до свадьбы. Твой дядя тяжело перенёс эту потерю. После того как девушку похоронили, он дал зарок никогда не жениться и не смотреть на женщин. Затем дядя построил этот маленький домик подле кладбища для того, чтобы навещать могилу Акико в любое время.

– Так значит бабочка – душа Акико. Она приходила за моим дядей! – догадался молодой человек. – Вот почему он умер с улыбкой на устах.

Йу-Року-Сакура

На земле Вакегори растет очень древнее и знаменитое вишнёвое дерево. У всякого необычного явления природы или предмета есть своё имя. Имеется оно и у этого дерева. Называют его местные жители – Йу-Року-Сакура. Это означает: «Вишневое дерево, цветущее на шестнадцатый день».

Так оно названо потому, что расцветает каждый год на шестнадцатый день в пору больших холодов, покуда другие вишнёвые деревья ждут прихода тёплой весны.

Недаром Йу-Року-Сакура выбирает столь необычную пору цветения. Ведь в нём живёт душа человека – чужая жизнь стала его жизнью. Когда этот человек был самураем, и вишня росла у него в саду и цвела весной – в обычное положенное ей время.

Ещё будучи ребёнком, самурай играл под вишней. А до него под ней играли его предки. С незапамятных времён существовал обряд, когда к сакуре весной привязывали яркие полоски цветной бумаги. На них иероглифами возносили хвалу богам, воспевали пробуждающуюся природу и весеннее солнце.

Так самурай вырос, состарился и пережил всех своих детей. Сакура – это единственное, что оставалось дорогого его сердцу после потери близких. Но случилась беда – вишнёвое дерево начало постепенно сохнуть и, наконец, погибло.

От горя самурай заболел и приготовился уйти туда, откуда нет возврата. Добрые соседи нашли для него молодое красивое вишневое дерево, посадили его подле засохшего ствола. Надеясь, таким образом, утешить старика.

Самурай поблагодарил их за хлопоты. Но в действительно сердце его было преисполнено боли. Потому как он любил старое дерево – оно олицетворяло его жизнь. И ничем нельзя было возместить его утрату.

Но вот как-то раз к нему пришла счастливая мысль: он понял, каким путем может оживить погибшее дерево. Это произошло на шестнадцатый день первой луны…

Он вышел в сад, поклонился сухому стволу и сказал:

– Умоляю тебя, снизойди до моей просьбы, начни расцветать снова. Я хочу умереть вместо тебя. Возьми мою жизнь.

Затем он расстелил под сухим деревом белое покрывало, лёг на него и умер от старости. А дух вселился в дерево, и оно расцвело в тот же час.

Вишня продолжает расцветать каждый год, на шестнадцатый день первого лунного месяца, в сезон снегов.

Проклятие кеты

Давно это было – в те времена, когда ещё в реку Тонэгаву заходила рыба кета…

Близ городка Тёси жил один бедный рыбак. И, когда начинала идти кета, он, забыв про покой и сон, день и ночь промышлял рыбу.

…В тот год в устье реки Тонэгава уже гуляли осенние ветры, по небу неслись хмурые облака. Рыбак достал сеть, хранившуюся в сарае, залатал дыры, обновил порванные веревки.

Вечером он отужинал гречневой лапшой и пропустил две-три чарки сакэ – на счастье. Над крышей рыбачкой хижины светила одинокая звездочка, в воздухе раздавался писк комаров.

– Завтра, кроме нас, никто не выйдет на лов. Надо не упустить счастье! Много рыбы возьмем, – сказал рыбак жене, поедая лапшу. Ему живо представились запутавшиеся в сетях огромные рыбины.

– Хорошо бы… – усомнилась жена.

– Будет хороший улов! – повторил с уверенностью рыбак. – Если нынче не повезет, то когда же еще?

– Рановато ещё для лова… – снова усомнилась жена.

– Рановато?! Вспомни-ка прошлый год: рыба пошла на десять дней раньше!

Тут им почудилось, будто кто-то вошел в дом. Глядь – и впрямь, у дверей стоял странствующий монах. Яркое пламя сосновых поленьев освещало его бедное серое одеяние.

– Да это же бонза[8]! А мы тут с женой решили отпраздновать начало лова. – Рыбак покосился на жену. – Угости-ка, что ли, его лапшой…

Жена положила в чашку немного лапши и подала монаху.

– Благодарю. – Монах поклонился хозяевам и присел на край веранды, покрытой бамбуковой плетенкой. – За угощенье – спасибо. Только вот что я скажу: откажитесь от вашей затеи. Дурное это дело.

Рыбак рассмеялся.

– Говорите, дурное дело – ловить рыбу? Что же нам делать с женой – с голоду помереть?

– Дурное это дело, – повторил монах, – убивать живых тварей. Вас постигнет страшная кара.