Небесная тропа

— Уйди, — поморщившись, приказал Фарн. — Ты свое дело сделал, можешь теперь отправляться в больницу и залечивать раны.

Милослав смотрел на Фарна, как побитая собака смотрит на жестокого хозяина, жалко вскинув брови и часто-часто моргая.

— Неужели ты не видишь, что портишь нам застолье? — нахмурился Фарн.

Милослав подавил вздох, попятился и исчез. А может и не возникал вовсе?

— Букашки полагают, что им положено нечто за их заслуги. На самом деле ничего никому не положено. Не так ли, Танчо? — оборотился к ней Фарн.

— Но разве каждому не достанется его доля? — спросила Танчо.

— Доля чего?

— Любви.

Фарн расхохотался.

— Что ты понимаешь в любви, курица? Глупцы ждут от меня нежности, заботы, сострадания, не понимая, что я никого и никогда не любил. Это вы, обожая, мне служите, а я получаю вашу преданность и ваше служение. И вы должны быть счастливы этим. Ты счастлива, Танчо?

— Нет! — выкрикнула Танчо-первая, а Танчо-вторая содрогнулась от страха.

Этот миг выстрелила на Петропавловке пушка. Грохнуло громко, раскатисто, будто стреляли где-то совсем рядом. Звякнули на столе стаканы, дрогнули стекла в окнах.

— Время! — воскликнул Фарн и требовательным жестом ткнул пальцем в угол. — Дайте его сюда.

Кошелев притащил добычу и, повинуясь указующим жестам Фарна, вывалил на стол, прямо посреди жратвы и стаканов, отрубленную голову с длинными, слипшимися от крови волосами. Один глаз головы был закрыт, второй мутной стекляшкой уставился на Танчо. Она видела сероватую пористую кожу, в каждой поре которой застыла бурая каплюшка, полуоткрытые лиловые губы и зубы, измазанные в крови. Ей даже почудилось, что она различает немного высунутый наружу лиловый язык. Узнать в этом искаженном лице черты ЭРика было невозможно. Вслед за головой из мешка выпала кисть правой руки.

— Перунов глаз! — приказал Фарн.

Танчо попыталась противиться, но лишь мгновение. Что-то внутри нее надломилось с хрустом, и, дрожа от отвращения, ненавидя себя за свою животную трусость, она открыла сумочку и вытащила найденную коробку.

«И это все, что я могу — лизать бьющую меня руку? Остановись!» пыталась приказать Танчо-первая своей второй, раскисшей от страха половине.

Но тело повиновалось той, второй, и пальцы послушно протянули талисман.

— Не мне! — взвизгнул от ужаса Фарн и отпрянул. — Ему!

Тут Танчо увидела, что отрубленная рука медленно поднялась над столом, мертвые пальцы шевельнулись, то ли пробуя силы, то ли маня Танчо к себе. Покорно, как кукла, Танчо положила коробку на раскрытую ладонь. Но едва талисман коснулся мертвой кожи, как обрубок вспыхнул ярким огнем, и за несколько секунд рука превратилась в головешку со скрюченными черными сучками-пальцами, чтобы тут же рассыпаться хлопьями жирного пепла, а коробка шлепнулась в миску с салатом.

— Сволочи! — взревел Фарн. — Скоты! Обманули меня! Это не он! Не он? Где его настоящая голова?

От прежней вальяжной барственности не осталось и следа.

— Вот, перед вами, — пищал Комар.

— Это не ЭРик! — заорал Фарн. — Это другой. Первый встречный, попавшийся идиотам под руку.

— Мы замочили его, — заканючил Кошелек: от рыкающего баса остался лишь сиплый дрожащий шепот. — Все, как велено: руки, ноги, тулово, потом голова… Но тут приперся этот долбанутый псих, собрал обрубки и линять. Ну, мы помозговали чуток и решили, что любая башка сгодится. Раз Эрик мертв…

— Мертв? — передразнил Фарн. — Вы полагаете, что он так просто может умереть? В первый раз я отнял у него хлеб в блокадную зиму и заставил лечь в землю братской могилы. А он явился опять спустя полвека, чтобы встать мне поперек дороги! Но я бы мог его убить! Мог бы! Если бы вы, ребята, не напарили меня.

— Может, мы снова попробуем? — осторожно предложил Кошелек.

Фарн в ответ лишь расхохотался.

Никто больше не осмелился лезть с предложениями. Воцарилась тягучая липкая тишина. Слышно было лишь, как молчаливый «трамвайщик» потихоньку пытается дожевать кусок колбасы и проглотить — но никак не может и все время давится. Танчо хотелось встать и уйти. Но она не могла пошевелиться тело одеревенело. Танчо попыталась ущипнуть себя, — испытанной способ убедиться, не сон ли все это — но даже не смогла приподнять руку.

— Ну что ж, придется всех отблагодарить за службу, — милостиво улыбнулся Фарн.

Улыбка эта была хуже любого ора. Все, затаившись, следили за движениями господина. Танчо вдруг почудилось — начни сейчас кто-нибудь икать, рыгать или вообще сделай что-нибудь смешное, они бы могли спастись. Но все сидели не двигаясь, не слышно было даже дыхания. Может быть, они уже умерли?

Но нет, такая милость не для них — лишь немногим счастливцам выпадает удача не заметить мгновение приближающейся смерти.

Фарн взял бутылку вина — все-таки вино откуда-то появилось, откуда неведомо — и наполнил стакан до краев. Фарн несколько секунд смотрел на темный сок виноградной лозы. Потом на губах его вспучился пузырь слюны, медленно сполз по подбородку и шлепнулся белым червяком в стакан. Вишневая жидкость тут же закипела и сделалась темно-зеленой. На дно белыми хлопьями выпал осадок.

— Пей! — Фарн протянул стакан Кошелеву.