Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры

Цветы сливы осыпались и лежали на земле, прибитые весенними дождями, время фиалок прошло, на виноградных лозах набухли почки.

Философ нашел некоторых своих учеников излишне рассеянными после Дионисий – явление, известное даже в Афинах; но наследник был прилежен и собран, он хорошо успевал в этике и логике. В чем-то Александр остался таким же странным, как прежде: уклонился от расспросов, когда его застали приносящим в жертву Дионису черного козла, – философия, как это ни прискорбно, еще не излечила его от суеверий, но за самой этой скрытностью, возможно, таилась надежда на изменения.

Александр и Гефестион стояли, перегнувшись через перила, на одном из деревянных мостиков над ручьем Нимф.

– Теперь, – сказал Александр, – я думаю, мне удалось примириться с богом. Вот почему я смог рассказать тебе обо всем.

– Разве тебе не стало легче? – спросил Гефестион.

– Да, но сначала я должен был все пережить в себе. Гнев Диониса преследовал меня, пока я не принес искупительную жертву. Когда я стараюсь рассуждать логически, то понимаю, что несправедливо возмущаться поступком матери только потому, что она женщина, ведь отец убивает людей тысячами. Да и мы с тобой убивали людей, которые ничего дурного нам не сделали. Это была война. Женщины не могут вызвать врага на поединок, как мы, им остается только по-женски мстить. Чем обвинять их, мы должны благодарить богов за то, что созданы мужчинами.

– Да, – согласился Гефестион. – Да, должны.

– И я понял, что Дионис разгневался, ибо я осквернил его таинство. Знаешь ли, я находился под его покровительством с самого детства, но потом чаще приносил жертвы Гераклу, чем ему. Когда я слишком занесся, он явил мне свой гнев. Дионис не убил меня, как Пенфея в трагедии, потому что покровительствовал мне, но он покарал меня. Все могло бы обернуться гораздо хуже, если бы не ты. Ты был как Пилад, который остался с Орестом даже тогда, когда за ним гнались эринии.

– Конечно же, я остался с тобой, – кивнул Гефестион.

– Скажу тебе еще кое-что. Возможно, думал я, эта девушка на Дионисиях… Но какой-то бог защитил меня.

– Он смог тебя защитить, потому что ты, Александр, умеешь владеть собой.

– Да. Все это случилось из-за моего отца. Он не умеет сдерживаться, даже ради соблюдения приличий в собственном доме. Он никогда не переменится. Это всем известно. Люди, побежденные им в сражении, не уважают его, а насмехаются за его спиной. Я не смог бы жить, если бы знал, что такое говорят обо мне. Если бы знал, что я не хозяин себе самому.

– Люди никогда не скажут о тебе такого, – возразил Гефестион.

– Знаю одно: я никогда не полюблю человека, которого нужно будет стыдиться. – Александр показал на прозрачную коричневатую воду. – Посмотри на этих рыбок.

Друзья склонились ниже, их головы соприкоснулись. Стайка быстрых рыб промелькнула в толще воды, как тучка стрел в полете. Внезапно выпрямившись, Александр сказал:

– Великий Кир никогда не был рабом женщины.

– Да. Даже самой прекрасной женщины из всех смертных, рожденных в Азии. Это есть в книге, – подтвердил Гефестион.

Александр получил по письму от каждого из родителей. Никто из них не был особенно обеспокоен его необычной сдержанностью после Дионисий, хотя оба чувствовали на себе изучающий взгляд сына, словно тот смотрел из окна наглухо запертой комнаты. Но Дионисии меняли многих юношей; стоило бы задуматься, если бы праздник прошел для Александра бесследно.

Отец писал, что афиняне населяют колонистами греческое побережье Фракии, Херсонес к примеру, но из-за оскудения общественной казны отказались от поддержки переселенцев, которые вынуждены пиратствовать и совершать набеги вглубь страны, как разбойники гомеровских времен. Македонские суда и склады разграблялись; греки дошли до того, что захватили посла, который вез выкуп за пленных, пытали его и потребовали за его жизнь девять талантов.

Новости Олимпиады, на этот раз оказавшейся единодушной с Филиппом, не отличались оригинальностью. Эвбейский купец Анаксин, привозивший для царицы товары с юга, был схвачен в Афинах по приказу Демосфена только из-за того, что дом его хозяина посетил Эсхин. Анаксина пытали до тех пор, пока он не признал себя шпионом Филиппа, и на этом основании предали смерти.

– Хотел бы я знать, – сказал Филот, – как скоро начнется война.

– Война уже началась, – возразил Александр. – Вопрос только в том, где произойдет первая битва. Бесчестно будет разорить Афины – это все равно что ограбить храм. Но рано или поздно с афинянами придется сражаться.

– Зачем? – спросил искалеченный Гарпал, который из-за увечья видел в мужчинах-воинах дружественную, но чуждую расу. – Чем громче они лают, тем заметнее их гнилые зубы.

– Не настолько они гнилые, чтобы оставить афинян у себя за спиной перед походом в Азию, – возразил Александр.