Небесные очи

– Ну, расстреляют гада, как пить дать!

В темноте Алю окружили возбужденные, взволнованные люди. Аля принялась объяснять им, кого она нашла и пыталась задержать, и что этот человек ни в коем случае не должен уйти. Лихорадочно описывала приметы Артура.

Людей все прибывало, все рьяно обыскивали переулки, раздавались милицейские свистки.

– Найдут его, дамочка, уж вы не беспокойтесь!

– У меня в сорок четвертом всю семью в Белоруссии...

– А вот «Правда» недавно писала – женщина, которая во время войны на немцев работала, устроилась провизором в аптеку. И тут приходит в эту самую аптеку другая женщина, которую та, первая – в концлагерь отправила. И начинается самое интересное...

Аля почувствовала, как по ногам течет что-то теплое. Новый приступ боли снова скрутил ее.

– Ой, мамочки... – ахнула она.

– Милая, да что с тобой?

– Гляньте, дамочка наша рожает!

– Небось от волнения... Да ты не переживай, найдем мы диверсанта тваво!

Вызвали «Скорую». Та приехала очень быстро – Алю чуть не на руках внесли туда. Еще через пару часов она родила в роддоме имени Грауэрмана девочку – хоть и немного раньше срока, но совершенно здоровую. Дочку Машеньку.

Еще через день в палату к Але пришел милиционер. Она узнала, что Артура-Феденьку поймали и сейчас идет следствие. Аля рассказала ему о событиях, произошедших в 1941 – 1942 годах в Ленинграде, об уничтожении Бадаевских складов, убийстве Мити и многом другом. Попросила связаться с майором Веселкиным – он знает, он занимался делом Артура Демьяненко...

После этого визита Але стало так легко, так хорошо!

Борис, правда, немного подпортил настроение – стоял под окнами роддома с мрачной физиономией и крутил пальцем возле виска. Но вслух ничего не сказал.

Месяца через два над Артуром-Федей был суд.

И тут в первый раз Аля почувствовала страшное разочарование. Майор Веселкин, оказывается, умер в сорок девятом, часть архива сгорела при бомбежке. Доказать, что Федор Ласкарев на самом деле является бывшим фашистским диверсантом Артуром Демьяненко – так и не удалось. Показания Али против него были единственными. Ленинградскую блокаду мало кто пережил... Те немногие свидетели (врач и сиделка из госпиталя имени Эрисмана) в подозреваемом Артура не узнали. Зато старуха-воспитательница из бывшего детского дома, в котором якобы воспитывался Федор-Артур, точно узнала во взрослом дядьке своего бывшего подопечного – Феденьку Ласкарева! Это были какие-то дикие, невероятные совпадения...

Словом, доказать, что Федор Ласкарев – вовсе не Федор Ласкарев – так и не удалось, хотя весь суд был на стороне Али. Потом решили – бывает. Несчастная, пережившая блокаду, беременная – значит, немного не в себе... Полстраны жаждали возмездия над бывшими предателями, но что ж теперь, сажать оставшуюся половину?..

Хотя Федора-Артура все равно посадили. За махинации на складе – это открылось совершенно случайно. Дали шестнадцать лет. Экономические преступления в те времена карались весьма сурово. Так или иначе, но Федор-Артур попал в тюрьму.

Утешило ли это Алю?

Ни капельки. Она, заглянув в глаза Артуру, теперь была точно уверена – это он. Он, убийца Мити, тот самый, по чьей вине погибли еще тысячи людей. И он тоже узнал ее, прошептав: «Ты ничего не докажешь!»

На суде присутствовала жена Федора-Артура – Галина. Она только что родила мальчика. Она кричала в лицо Але, что та – сумасшедшая сволочь, что она погубила их семью, что по Алиной вине ее сын сиротой останется...

Борис тоже был не в восторге от активности жены, пытавшейся засудить некоего гражданина Ласкарева. Артура он в глаза не видел, свидетелем на суде быть не мог. Но зато Борис прекрасно помнил, как Аля долго отказывалась от замужества с ним, чуть ли не каждый день поминая о каком-то Митеньке!

Борис ревновал к прошлому Али – это раз. И еще Борис полагал, что чем меньше высовываешься из своей норы, тем спокойней живешь. По тем временам очень разумное правило.

Даже после того, как суд закончился и гражданина Ласкарева все-таки посадили, Борис выговаривал и выговаривал Але за ее поступок, он напоминал о том, сколько он сделал для Али, пилил за то, что из-за своего стремления к справедливости они едва не потеряли единственную и долгожданную доченьку Машеньку («Это ж надо, на девятом месяце скакать по каким-то подворотням, не емши не пимши почти целый день! Пока муж дома сходит с ума от неизвестности!»).

– И вообще, чем власть о нас меньше знает, тем оно лучше... – бубнил Борис, качая на руках дочь. – Сейчас, конечно, не тридцать седьмой год, да и Сталина тоже нет... Но как начнутся репрессии – будешь знать! Не надо, не надо высовываться, Алька!

– Боря, это был Артур Демьяненко, фашистский диверсант, – устало и мрачно возражала Аля.

– А ты почем знаешь? Сколько лет-то прошло!

– Но тогда зачем он бежал?

– А любой побежит, если за ним погонятся! И, опять же, подворовывал... Тоже рыльце в пушку было. Кому охота в тюрьме сидеть!

– Боря, я его по глазам узнала!

– А что глаза? Глаза у всех одинаковые! – бубнил Борис. – Ты мне загляни – может, тоже кого узнаешь?..

– Ну тебя, Борька!