Небесные создания. Как смотреть и понимать балет

В 1920-м году великая современная танцовщица XX века Марта Грэм танцевала Избранницу в новой постановке «Весны священной» Леонида Мясина, а в 1931-м состоялась премьера ее раннего шедевра «Первобытные мистерии». Весь состоящий из повторяющихся узоров, чисто ритуальный, совершенно женский, этот балет можно описать как «Весну священную», дистиллированную до уровня оригами; здесь властвует Избранница, но она же является хранительницей тайн. Из своего тела Грэм извлекла новый танцевальный лексикон, в утробе выношенный и по-весеннему плодородный, – новую традицию. Все великие женщины современного танца – танца модерн – последовали по ее стопам и сами назначили себя Избранницами. Они предпочли землю эфиру, босые ноги атласным туфелькам. Балет и балерины должны были осовремениться и нашли способ это сделать.

Я так пристально рассматриваю «Весну священную» не только из-за исторического значения этого балета, ознаменовавшего переход от классицизма к модерну, и не только потому, что Избранница – символ абсолютной изоляции, непохожести, становящейся для нее роковой, – продолжает ряд избранных дев в балете (Жизель, Одетта, Аврора). Я задерживаю внимание на этом балете и потому, что он ясно показывает, как один балет может потрясти нашу картину мира и заставить усомниться в том, насколько она верна, задуматься о том, что наша привычная система двигательных и мыслительных координат, возможно, не единственная, и что она способна эволюционировать. Балет может в одно мгновение погрузить нас в промежуточное состояние между прошлым (привычным) и будущим (неизвестным), в бездну, ощерившуюся на нас неопределенностью и предвкушением.

До 1913 года эволюция классического танца была связана с эволюцией техники и средств поэтической выразительности, которые развивали лишь декоративную сторону балета. Но «Весна священная» взорвала балетное искусство и доказала, что балет способен выдержать подобные мощнейшие потрясения. Ярость и агрессия, экспрессионистские крайности и низвержение основ – то, как хореограф бросил вызов традиции, само по себе оказалось жизнеспособной и яркой формой художественного высказывания. То, что уже произошло в классической музыке и изобразительном искусстве, теперь происходило и в балете.

«Казалось бы, откуда дуть ветрам/К чему бы листьям наземь опадать[37]», – пишет Уистен Хью Оден в стихотворении 1940 года «Когда бы мог сказать я вам». По сути, Оден хочет выразить этими словами то же самое, о чем говорил Нижинский: «Вся наша жизнь – регенерация». Никто не может предсказать, когда из праха взвихрится новая сила, принеся неожиданные изменения в искусстве и обломав ветви зрелым его формам. Когда мы смотрим новые балеты и в голове возникает мысль «Что за чертовщина здесь творится?» – а поверьте, у каждого зрителя, столкнувшегося со странной, авангардной постановкой, возникали такие мысли – нам следует склониться перед бездной и неистовым завыванием ее ветров и присмотреться к тому, как она искажает классические убеждения и условности, как насмехается над ними, гнет и ломает, деконструирует их или иронизирует над ними. Присмотритесь к тому, как смешиваются в ней искусство и неискусство, потому что балет XX века – он весь в этом смешении. И помните о том, что в центре этого вихря всегда находится человек – балерина. Сосуд, через который проходят все изменения в классическом танце.

В 1923 году, спустя десять лет после премьеры «Весны священной», сестра Нижинского Бронислава поставила для «Русского балета» спектакль, в котором суеверные туземцы из балета ее брата были перенесены в суровую Сибирь. Балет назывался «Свадебка». Музыку снова написал Стравинский, а Избранница обернулась крестьянской девушкой, обрученной с крестьянским парнем – традиционное сватовство, игнорирующее желания или нежелание молодых (их можно было бы назвать Избранной Парой). Нижинская симпатизировала модернистским воззрениям своего брата, но обходилась с танцорами иначе: для нее они были своего рода элементами деревянной головоломки. Она помещала их в абстрактную форму сообщества, а затем освобождала во взрыве кинетического движения, в котором, однако, чувствовался холодный математический расчет. Избранная Пара держится за пределами общего хореографического паттерна, но мы знаем, что в итоге паттерн затянет их. Ведь социальные ритуалы есть не что иное, как мгновенные вспышки индивидуальности на фоне безликого потока жизни.