Небесные тела

– Я пробовала, он каждый раз говорил мне: «Не думай, что ты чем-то лучше меня. Я здесь мужчина. Состояние твоего отца для меня ничто».

– Господи! Да он больной! Дорогая! Дело зашло слишком далеко! Вы же только помолвлены! В смысле, до свадьбы дело-то пока не дошло.

– Расстаться? Я люблю Ахмеда. Он мечта всей моей жизни. Мы все преодолеем. Я не хочу, чтобы моя первая любовь закончилась крахом. Я не хочу, чтобы получилось так, что я зря боролась с родными за него, пошла против бабушки, против друзей, против всего мира. Не хочу остаться брошенной.

Однако ее первая любовь закончилась неудачей. Закончилась задолго до того, как она это признала. После всех унижений и страданий она пошла на разрыв, отказавшись от своих прежних слов. Он стоял у двери ее автомобиля на парковке университета и умолял ее поговорить. Он загородил дверь и не давал ей сесть в машину. «Лондон! Ты моя! Не оставляй меня! Ты создана для меня! Ты будто из моей мечты вышла! Клянусь Аллахом, я не хотел тебя ударить! Я сожалею! Аллах свидетель! Прости меня! Я тебе ноги буду целовать! Прости! Я не хотел тебя обидеть и словом! Я тебя не хочу терять! Ты мне принадлежишь! Ты моя, Лондон! Ты мой триумф! Ты мое вдохновение! Ты моя! Ты не можешь оставить меня и уйти к другому! Клянусь Аллахом, этого не будет! Ты моя девушка! Ты жена мне! Я тебе руки целовать буду, не бросай меня! Мы поженимся, когда захочешь, назначим дату! В медовый месяц поедем в Европу. Откроем врачебный кабинет. Ты забыла, Лондон, о чем мы мечтали? Ты моя, Лондон! Мое вдохновение, моя любовь, моя собственность! Собственность! Собственность!»

Лондон ушла с парковки и направилась обратно в университет. Она твердила про себя: «Я не собственность, я ничья собственность!», но этого было недостаточно, чтобы очнуться и выздороветь. Ведь глубокие раны, даже если их обработать, не исчезают совсем, а стягиваются в уродливые шрамы.

Образ Ахмеда и его голос стали оружием, которое ее сердце направило против нее же. «Я ненавижу тебя! Ненавижу твой голос! Ненавижу, как ты выглядишь!» Лондон рвала все фотографии, но внутри у нее не было той ненависти, к которой она взывала. Она чувствовала только горечь и невыносимую, адскую боль.

Холя

После переезда Нассера в Оман, рождения еще двоих детей и появления у него привычки сидеть дома, если только не надо идти на работу, Холя решила развестись.

Все подумали, что она сошла с ума. Или здесь скрыта какая-то страшная тайна, которая подтолкнула ее к такому шагу?

Да Холя ничего и не скрывала!

Она не смогла пережить прошлого. Слишком размеренным все сейчас стало. Младший из пятерых ее детей – в средней школе, Мона просватана за подающего надежды инженера, у остальных все хорошо. Спокойно – хоть в гроб ложись. Все сложилось – семейная жизнь и материнство. Но только когда она облегченно вздохнула, в ее сердце проросла обида, идущая из прошлого. Она вскипала и вскипала в ней, пока Холя не стала от нее задыхаться. Не было ночи, чтобы Холе не привиделось, как та канадка с брелока от ключей присаживается на край ее постели. Каждый день она вспоминала, как лежала одна в родильном отделении, как перебирала ненадеванные детские вещи, которые залежались у нее, потому что отец детей понятия не имел, какой размер брать.

Годами ее кровать остывала, красота угасала. Детей в поликлинику возили соседи. Сестры ссужали в долг. Мать попрекала. А люди смотрели жалеючи.

Каждый день перед ней вставало прошлое и заостренным копьем пронзало ее насквозь.

Эх, Холя, ты только сейчас разобралась, словно из непроходимого леса выбралась? Ты где была раньше? Закрывала на все глаза?

Только посмотрите на нее! Она как сумасшедшая дырки делает в одеяле, которым раньше от всего мира прикрывалась!

Чего ты добиваешься? Сама не знаешь?

Стоит ей поставить ногу на ступеньку, как под ней проламывается вся лестница.

Сейчас она и внимания не обращает, что он с ней ласков, переживает, готов собой пожертвовать, чтобы ей услужить, в детях души не чает, не видит, как он искренен с ней, как верен, как уважает за все.

Она видит только себя стонущей после родов в пустой комнате, где надрывается от плача ребенок. Помнит ту череду зимних непогожих дней, когда ее тошнило каждое утро. Слышит, как он шепчется и вздыхает по телефону, слышит рокот самолетов, которые десять лет подряд уносили его в Канаду. Детский крик, возня. И ее холодная постель.

Весь этот груз воспоминаний Холя несла в себе, добавляя к этой тяжести все новые детали, пока не надорвалась.