Небесные Творцы

Плечи Мари одеревенели. Лаокония Уилкинсон наблюдала за происходящим и думала, как лихо управляла здесь Службой умудренная опытом ветеран антропологии. Шестиугольный купол палатки был слишком мал, и две женщины находились под этим сводом уже 25 недель. Мисс Лаокония пристально посмотрела на свою коллегу, такую же юно-романтичную, какой была сама.

Поза Мари отражала скуку… печаль…

Лаокония мельком обвела взглядом на битком набитое помещение полевой палатки: дополнительные устройства записи, ночные камеры, портативные компьютеры, сигнальные буйки, кухонный комбайн, стол, два стула, раскладушки, три настенных секции с закрепленными на них передатчиками, настроенными на тарелкообразную антенну космического корабля. Все имело свое место и было место для всего.

— Почему-то не в силах настроиться на Гафку, — сказала Мари. Она пожала плечами. — Я знаю, это чепуха. И еще… когда Гафка поет…

Лаокония Уилкинсон обучала ее. Мари, белокурая девушка с высоким лбом и пленительными голубыми глазами на овальном лице, со стройными ногами и крепким телосложением, была одета в зеленого цвета униформу.

— Кстати о песне, — сказала Лаокония. — Я не знаю, что делать, если Гафка не предоставит нам возможность присутствовать на исполнении их Большого Песнопения… Мы не можем разобраться в этой неразберихе без фактов.

— Несомненно, — ответила Мари. Она говорила отрывисто, пытаясь не обращать внимание на Лаоконию, которая все время сидела. Она вообще всегда была приклеена к своему стулу, такая рациональная и командная, долговязая женщина с обветренным лицом, большими носом, ртом и подбородком и слишком маленькими глазами.

Мари отвернулась.

— С каждым пройденным днем я все более убеждаюсь, что эта музыка весьма подозрительна. Численность населения Рукучпа продолжает снижаться независимо оттого, что вы обучаете их нашим музыкальным произведениям, — сказала Лаокония.

— Но Гафка ведь согласен, — возмутилась Мари. — На это указывает все. Наше открытие этой планеты принесло Рукучпу знакомство с доселе неизвестной и чужой для них музыкой. Тем не менее, это нарушило их воспроизводящий цикл. Я в этом уверена.

— Воспроизводящий цикл, — фыркнула Лаокония. — Все, что мы знаем — эти существа являются, возможно, кочующими травоядными, даже без самой элементарной…

— Мне как-то тревожно, — сказала Мари. — Я уверена, эта музыка в корне всех проблем, даже если она вышла из тех образовательных магнитофонных лент, что мы выкрали, и по которым научили Гафку всем нашим музыкальным формам…

— Мы ничего не крали! — гавкнула Лаокония. — Закон не нарушен. Он только запрещает любую форму механического вещания современной музыки. Наши ленты полностью просвечены.

— У меня в памяти Монлигол, — ответила Мари. — Я не смогла бы жить дальше, если бы знала, что содействовала прекращению мыслящего вида. Даже косвенно. Если наша инородная музыка нарушила…

— Мы даже не знаем, как они размножаются!

— Но Гафка говорит…

— Гафка говорит! Немой овощ — этот Гафка. Он говорит!

— Не такой уж и немой, — подвела итог Мари. — Он научился говорить по-нашему менее чем за три недели, но у нас в распоряжении только недальновидные понятия о его песенной речи.

— Гафка — ученый-идиот, — заключила Лаокония. — И я не уверена в том, что могу назвать их язык речью.

— Значит, вы остаетесь к этому глухи, — мягко сказала Мари.

Лаокония нахмурилась и, пригрозила пальцем, парировала:

— Штука в том, замечу, что у нас есть только их слово об уменьшении популяции. Они воззвали к нам о помощи, а теперь препятствуют любой попытке полевого наблюдения.

— Они такие застенчивые, — сказала Мари.

— Они нарвутся своей застенчивостью на экспедиционный корпус Орбитального Центра, если не пригласят нас на это Большое Песнопение, — произнесла Лаокония. — О! Если Совет только признает целесообразность участия вооруженного экспедиционного корпуса!

— Это невозможно! — возмутилась Мари. — После Монлигола, практически каждый мыслящий вид в галактике ожидает, что Рукучп — последний полигон. Если мы испоганим следующий вид нашим грубым вмешательством…

— Вмешательством! — взвилась Лаокония. — Святоша в Земной Антропологической Службе! Знай, что удалением невежества — возрождаешь расы!

— Мы оцениваем только то, что у нас получилось, — сказала Мари. — Как это удобно. Возьмем Монлигол. Каждый знает, что насекомые разносят болезнь. Поэтому мы распыляем свое средство от насекомых, и напрочь уничтожаем важнейшие симбиотические сходства воспроизводства на Монлиголе. Есть чем гордиться!

— Вероятно, они просили нас, — процедила Лаокония.

— Нам нельзя было этого делать, — ответила Мари. — Это запрещено общепринятыми нормами.

— Ну… этого здесь никто не позволит, — пожала плечами Лаокония.

— Откуда вы это знаете?

— У меня достаточно на это простых аргументов, — огрызнулась Лаокония. — Поймешь, если Гафка явится. Но он что-то запаздывает.