Небесные Творцы

— Когда они познакомились с нашей музыкой, — начала Мари, — она ошеломила рукучпских существ, перемешав их музыкально-интимные отношения. Они были загипнотизированы новыми музыкальными формами. Потом они стали экспериментировать с вновь привнесенными ощущениями… и их воспроизводство остановилось. Естественно, остановилось.

— Значит, это ты тогда пошла и научила их новой музыке, — подвела итог Лаокония.

— Точно.

— Мари! — завизжала Лаокония.

— Да?

— Мы были здесь вместе рука об руку… И ты не соизволила сказать, что мы… что я…

— Насчет вас я ничего не знаю, — спокойно сказала Мари, — но что касается меня, то ничего подобного в жизни я еще не ощущала.

Она закусила нижнюю губу и смахнула натекавшую слезу.

— У меня будет ребенок. Девочка. У нее будет только половина из набора хромосом, и она будет впоследствии бесплодной. А я…

— Я тебе скажу, — вступил Гафка. В его голосе была примесь сумасшествия. — Я тебе скажу, все формы жизни выходят из яйца. Не я хочу быть причиной трудностей. Ты говоришь о противоположных вещах.

— Партеногенезиз, — в своем старом духе произнесла Лаокония. — Это значит, конечно, что человеческому способу воспроизводства не нужен… так сказать, хм, нам не надо… я хочу сказать, что в мужчинах отпадет надобность…

— Младенцы будут рождены трутнями, — призналась Мари. — И вы это знаете. Бесполыми трутнями. Это может войти в моду, но окончательно не установится.

— Возможно, — подтвердила Лаокония. — Но я вот думаю обо всех тех радиотрансляциях наших записей. В одном я сомневаюсь, станут ли эти рукучпские существа когда-либо двуполыми?

Она повернулась к Гафке.

— Гафка, вы знаете, если…

— Извините за доставленные проблемы, — пропел он. Его музыкальный голос слабел. — Должен проститься. Пришло время моих родов.

— Вы собираетесь рожать? — удивилась Лаокония.

— Вот именно, — с тяжестью выдохнул Гафка. — Чувствую нарастающую боль.

Его цепкие ноги лихорадочно выкапывали грунт позади флотера.

— Доктор Уилкинсон, вы были правы с вашим расчетом, — сказала Мари. — Она-он-оно…

Ноги Гафки подогнулись, и его яйцеобразное тело медленно село в вырытую ямку. Немедленно ноги втянулись в тело. Раздался треск в его наблюдательном устройстве, а по телу пробежали вертикальные судороги… После некоторого времени показался второй Гафка, в половину роста первого. Женщины пристально наблюдали за ним. Маленький Гафка начал выдавливать из своего тельца ножки, чтобы соответствовать оригиналу.

— О нет, — прошептала Мари.

И ощутила сильную боль в голове.

Комитет всего

С растущим чувством напряжения Алан Уоллис изучал своего клиента, пока они подходили к комнате для публичных слушаний на третьем этаже офисного здания Старого Сената. Слишком уж этот парень расслаблен.

— Билл, я обеспокоен всем этим, — говорил Уоллис. — Вы можете лишиться всех своих прав пользоваться пастбищами, и произойдет это нынче же, в этой комнате.

Они почти целиком миновали сборище охранников, репортеров и телеоператоров, прежде чем Уоллис получил ответ.

— Кто, черт возьми, все это затеял? — спрашивал Кастер.

Уоллис, гордившийся тем, что представляет собой адвоката столичного образца — не связывающегося с жалобами и судебными разбирательствами, нечувствительного к ударам и превратностям судьбы — сейчас ощутил, что его язык прилип к гортани.

Они уже проходили сквозь толпу, когда Уоллис был вынужден повернуть голову, послать улыбку представителям прессы, пытаясь смягчить резкость фразы:

— Без комментариев. Извините.

— Увидимся после слушаний, если у вас будут вопросы, джентльмены, — бросил Кастер.

Голос его был спокойным и доверительным.

«Он превосходно контролирует себя, — подумал Уоллис. — Может, то была шутка… юмор висельника».

Комната для слушаний с мраморными стенами была ярко освещена. Установки с камерами возвышались сзади над креслами. Несколько мелких станций УХФ были представлены операторами, стоящими на подоконниках.

Гул голосов слегка притих, как заметил Уоллис, но затем зазвучал с новой силой, когда Уильям Р. Кастер (или Барон Орегонский, как любили его величать) прошел мимо столов прессы и направился к местам, которые были зарезервированы за ним среди прочих мест для свидетелей.

Впереди от них оставалось кресло, привлекающее своей пустотой и необходимостью ее заполнить.

— Кто, черт побери, все это затеял?

Эта шутка вовсе не в стиле Кастера, напомнил себе Уоллис. Как многие скотоводческие бароны, Кастер имел докторскую степень в сельскохозяйственных науках, степени по философии, математике и электронике. Его западные соседи звали его просто — «Мозг».

И не случайно операторы выбрали его в качестве своего представителя.