Небесные всадники

Но вскоре эти мечтания померкли перед реальностью жизни. Стоило ей на каникулах в деревне у родителей опять лицом к лицу столкнуться с нищетой и невежеством, все миражи развеялись прахом по ветру. Гнев переполнял ее — на собственную беспомощность и на бедных родителей, которые трудились, не разгибая спины, с утра до вечера и все до последнего отдавали детям. Это казалось бессмысленным, жалким и жутким. И, как удары хлыста, обжигали ее горделивые разговоры родителей об «ученой дочке».

И чем более укреплялась она в своем критическом отношении к жизни, тем яснее видела все ее завихрения. Ее недовольство, как подземный ключ, сочилось во тьме, пробивая себе путь между пластами плитняка. Но, быть может, если струйка эта не найдет себе дороги в паводок, то заглохнет и высохнет. А возможно, пробьется к подземным пескам, и те поглотят ее, и она исчезнет.

*

Улица неожиданно повернула. Метель стихла, словно по волшебству. Из-за острого щипца крыши показалась луна. Синеватым огоньком сверкнули на краю крыши сосульки, а на морозных окнах расцвели ледяные цветы.

«Мидия» подняла голову и посмотрела вверх. Летящие снеговые облака в лунном свете были зелеными. Притихший ветер легко, словно забывшись, ронял с крыши сухой снег.

«Мидия» пошла дальше, в ее усталом мозгу продолжала разматываться ниточка мысли.

*

В гимназии она нашла другую, себе подобную. Вернее, прямо противоположный тип, к которому именно потому и тянулась. Кто знает, что их сближало. Может быть, та, другая, заприметила в ее угловатом облике и вдумчивом выражении лица что-то такое, чего не находила в других одноклассницах. И само это сближение произошло так нечаянно. Она не доверяла никому, и уж подавно этой профессорской дочке, красивой и жизнерадостной, которая все знала, все могла. И вот теперь они неожиданно оказались лицом к лицу — новые люди в новом свете. Теперь она заметила, что в милой головке профессорской дочки роятся живые мысли, что всей ее жизнью управляет нечто осознанное и целеустремленное. Ее легкий смех лишь прикрывал что-то большее и глубокое. Шелковый зонт от солнца и красные розы на груди были только частью ее сословного окружения.

Это пришло вдруг — и уже она чувствовала, что новый друг завладел ее мыслями. Она читала, что та велела; делала, что та хотела. Ее крестьянский дух после двух-трех безотчетных попыток сопротивления подчинился этому гораздо более гибкому уму. И только со временем, когда подруга, пробудившая ее мысль, уже исчезла из поля зрения, «Мидия» стала лучше понимать ее. Развиваясь сама, она разбирала характер подруги, видела мотивы ее поступков. Теперь-то она поняла, что в профессорской дочке, наверное, совершенно незаметно для нее самой крылось нечто деспотичное. Понимала, что своей кипучей деятельностью та стремилась просто отгородиться от постылого окружения. Что, наконец, ее романтическая натура порой просто кокетничала рискованными предприятиями. Ее рассуждения и замыслы были не только полезными, но и захватывающе прекрасными. Правда, все это стало ясно «Мидии» лишь годы спустя. А тогда она полностью была покорена личностью своего нового друга.

К слову, нечто таинственно прекрасное было во всем этом «пробуждении». Мысли — их произносили таинственным шепотом, и было в них то пьянящее очарование, которое, как полагают, есть во всем запретном, но однако же правдивом и верном. Это была словно новая вера, которую возвещают пока не в храмах и не на торжищах, но в полумраке гонений; ее приверженцев пока еще проклинают и забивают каменьями.

Когда в один из дождливых осенних вечеров профессорская дочка впервые привела ее на «свое» собрание, она попала словно в другой мир. Там, в прокуренной комнате, освещенной слабым светом керосиновой лампы, она сидела у стены и слушала. Слушала, пожалуй, не столько сами мысли, сколько страстные, нетерпеливо перебивающие друг друга голоса. Широко раскрытыми от изумления глазами следила она, как ее подруга ведет горячий спор со стариком с испачканным в угольной пыли платком на шее и натруженными руками, как тот по-свойски, раздумчиво возражает ей своим ровным голосом. И здесь же, опершись локтями о край стола, сидел молодой учитель истории из их гимназии…

Это напоминало молитвенное собрание молодой общины в глубине катакомб, когда экстатические лица молящихся обратились к божеству — победоносному и свободоносному Будущему. Общее упоение и общая страсть вели их, какие бы трудности и опасности ни ждали впереди.

Труд и борьба — на благо общества!

Да ведь именно этого она смутно жаждала и искала. Но до сих пор не знала, куда направить свои силы. Как не было и уверенности, которую дает только знание: есть и другие, идущие тем же путем.

Теперь в ее жизни началась новая пора стремительного развития и вдохновенной деятельности. За несколько месяцев она набралась больше знаний, чем за прежние годы. Ей казалось, что она вдруг сделалась выше, достигла совершеннолетия, физического и духовного. Новые воззрения открылись ей, как открываются в свете восходящего солнца неожиданные пейзажи.