Небесные всадники

Бова спешил в смертельном страхе, ведь за спиной кто-то жутко и одышливо хрипел: «Не бросай меня! Не бросай меня!»

Уже кровоточили пальцы ног и на руках выступили мозоли, а он все подхлестывал себя.

Наконец он выбрался-таки на поверхность. И оказался на большом базаре, под гигантской триумфальной аркой. Стояла ночь, площадь пустовала.

Но оглянувшись, он увидел, как следом за ним на поверхности появилась черная косматая голова, тошнотворно завывая: «Не бросай меня! Не бросай меня!»

В смертельном страхе Бова вскарабкался на гребень арки и вскочил на спину исполинского скакуна. Мощным ударом копыт тот взлетел. Его грива ходила волнами и, точно парус, раскинулась мантия всадника.

Но тут Бова услыхал позади свист ветра. Он оглянулся и увидел, как страшилище несется следом на другом коне, беспрестанно надсаживаясь в своем: «Не бросай меня! Не бросай меня!»

И как Бова ни силился, расстояние между ним и преследователем таяло на глазах. Он вскочил, ему хотелось укрыться в гриве коня, влезть ему в ухо.

Но тут чудище опустило косматую лапу ему на плечо.

Бова заметался из стороны в сторону. Он словно переживал кошмар наяву. Насилу он открыл глаза.

Но и наяву сон продолжался: кто-то сидел у него на груди и сжимал ему горло. Он мог бы сбросить его с себя, но не в силах был даже пошевелиться. Тело точно приросло к полу, и только волосы едва подрагивали на голове. И, не противясь, он чувствовал, как пальцы чужака сжимаются все сильнее, сильнее, пока в глазах не потемнело и не наступил конец.

Чужак сунул руку Бове за пазуху, достал кошель, перебрался через два трупа к свету в окне, и принялся разглядывать медяки, поднося их прямо к своей косматой физиономии.

ПЮХАЯРВ {15}

1

Потолок комнаты бледнел розовыми разводами, красные квадраты спускались по стенам все ниже, и вот спящая облита золотым сиянием.

Едва лишь первые лучи солнца, пробившись сквозь листву окружающих кровать берез, коснулись лица Ирис, девушка проснулась. Она подняла обнаженные руки и, полузажмурив глаза, смотрела на дрожащий в ладонях свет. Она была сонно-задумчива, отсвет застенчивой радости играл на лице. Что-то она видела во сне, но такое смутное и неопределенное, что уже никак не могла удержать эти хрупкие очертания. Голова ее медленно сползла с подушки, и волосы разметались в дрожащей линии лучей. И вдруг все снова вспомнилось:

Опять новый день, день упоительно-прекрасный. Можно опьянеть от любви! Ничего больше не знаю, ничего больше не хочу. Только жить, дышать, быть счастливой!

Ниточка мысли оборвалась, но в душе она чувствовала лишь безмерное счастье. Одеяло соскользнуло на пол, она приподнялась на краю кровати, осмотрелась. Дремотная истома все еще держала ее в своих объятиях. Глаза скользнули по вялым березовым листьям, а в открытое окно она увидела ясное небо. И взгляд ее заблудился в синем просторе.

Вчера, сегодня, завтра — все вливалось в одну светлую реку времени. Поток этот струился мимо мягко и ласково. Тончайший оттенок чувства расцветал на переливчатой поверхности, словно водяная лилия, покачиваемая волной. Войти бы в эту сладостную реку, потонуть в ней, позабыть все…

Но тут Ирис внезапно ощутила свежесть утра. Она вскочила, подбежала к окну и от яркого света прикрыла глаза руками. Солнце, большое и красное, встало над холмом. Сверкали росистые пригорки. Осины стояли прямехонько, как кипарисы, едва трепеща серебристыми кронами.

Девушка загляделась, но секунду спустя уже бежала по комнате, весело мурлыча, начала одеваться. Она раскидала белье по постели, надела его наизнанку, рассмеялась, снова стянула его, кокетничая с солнцем и высоким зеркалом. Скоро она отперла дверь и в тоненьких красных чулках, на цыпочках выскользнула из комнаты.

Остановилась она в полутемном коридорчике перед дверью второй мансардной комнаты, возле лестницы, идущей снизу, и прислушалась.

— Аллан! — позвала она.

Внутри было тихо.

«Спит», — подумала Ирис.

Склонившись, она заглянула в замочную скважину. Кусок пыльного пола да две книжки в красных обложках на нем — вот все, что она увидела.

— Спит, — решила Ирис. — До чего же долго он спит!

Она кинулась обратно в свою комнату. Через пять минут, уже совсем одетая, она снова осторожно вышла и спустилась по крутой лестнице.

Чист и свеж был утренний воздух, как росинка, что блестела на листе лопуха. Хутор, поля и луга жили своей негромкой, сокровенной жизнью. Земля выгоняла зелень, дышала и пульсировала под ногами.

Хутор давно уж не спал, окна и двери раскрыл, разогнал по холмам обитателей. Сотни следов копыт и копытец уходили через скотный двор. Из кухонной трубы струился в поднебесье синий дым, а из самой кухни доносилось бурчанье закоптелых котлов.

Ирис приостановилась, подышала утренней свежестью. Потом пересекла двор, перемахнула через невысокий плетень, и извилистая тропинка, петляя, повела ее темно-зеленым полем. Все так же мурлыча песенку, с ребячьей улыбкой на лице она вышла вниз, к озеру, полотенце через плечо, в пальцах росистый стебелек полевицы.