Приземлился я в предместье Новгорода у Людинова конца спустя почти полтора часа. Переоделся, разобрал дельтаплан и, кое-как упаковав кучу ткани и стали, потопал в город. Под майским солнышком та еще прогулка вышла. Хорошо, что по пути попался сердобольный водитель на грузовом мобиле, подкинул до пустующего дома Гревских. В их саду я и оставил свои вещи, не забыв извлечь из рюкзака приготовленный для Алены подарок. Отсюда не сопрут… Можно было бы, конечно, закопать дельтаплан вместе с рюкзаком и «шкурой» где-нибудь под кустами на месте приземления, но где гарантия, что какой-нибудь любопытный абориген, заметив посадку такой странной птицы, не захочет посмотреть на это «диво» поближе? А если у него еще и задатки следопыта есть? Не хочу остаться без вещей, они мне недешево обошлись.
К нашему прежнему дому подходить я не стал, на всякий случай. Так, глянул мельком все из того же сада через забор — и ходу. Ну а что мне там делать? Дом пустует, владельцы его пока никому не сдали, и соответственно тетушке Елене в нем делать нечего. Впрочем, опекун уже чуть ли не каждый день грозится, что перевезет свою пассию к нам в Китеж. И это будет здорово, поскольку питаться сытными, но довольно однообразными блюдами авторства Хельги мне уже надоело, кулинарить самому времени нет, а дядька Мирон, кроме каш, вообще ничего готовить, по-моему, не умеет. Или не хочет? Эх, разбаловала нас тетушка Елена, как есть разбаловала!
Марфа Васильевна, матушка Алены, высокая статная женщина лет сорока, по традиции здешних мастеров выпечки наряженная в белоснежный фартук, встретила меня за стойкой в кондитерской улыбкой и хитрым взглядом. Мм, а где…
— Дома она сегодня, — с легкой насмешкой проговорила хозяйка кондитерской в ответ на мой невысказанный вопрос. — Стол готовит. К ужину братья обещались быть, вот она и крутится по хозяйству.
— Понятно, — протянул я. — Так… может, я пойду, помогу чем-нибудь?
— А и пойди… писатель, — чуть подумав, ответила Марфа Васильевна, старательно сдерживая улыбку.
Я неловко поклонился и поторопился выкатиться из лавки.
И чем ей мои телеграммы не нравятся? Каждый раз как веником охаживает, отгоняя от дочери, поминает их ласковым словом. Да и… как-то странно она отреагировала. Я-то уж думал, опять погонит, так ведь нет…
Постучав в дверь небольшого узкого двухэтажного домика в получасе ходьбы от кондитерской, я замер на крыльце в ожидании. Вот за дверью послышались легкие шаги, щелкнуло забранное затейливо украшенной решеткой маленькое смотровое окошко, которое я предусмотрительно закрыл купленным в оранжереях «Утренней поляны» букетом.
Щелкнул замок, дверь открылась, и я залюбовался замершей на пороге девушкой. Точеная фигурка в скромном платье, изящные руки с маленькими ладошками и тонкими длинными пальцами, больше подходящими пианистке, и мягкие черты очаровательного лица. Серые, светящиеся радостью глаза, сверкающие из-под челки русых волос, сложившиеся в милую улыбку губы… Я не выдержал и, подхватив девушку, закружил ее, рискуя свалиться с узкого крыльца.
— Кирилл! Прекрати немедленно! — пытаясь казаться серьезной, потребовала Алена, пряча довольную улыбку. — Отпусти.
— Зачем? — удивился я, замерев на месте, но не отпуская своей добычи.
— Люди увидят, — тихо проговорила она.
— Пускай смотрят, — ответил я, помотав головой. — И завидуют!
— Кирилл, пожалуйста, — попросила Алена.
— Поцелуй, — прищурился я.
Девушка легонько стукнула меня кулачком в грудь… но уже через секунду мягкие губы коснулись моей щеки.
— А теперь пусти.
Мм. Я хотел несколько иного, но… Алена права. Одно дело целоваться темным вечером, не опасаясь взглядов соседей, и совсем другое — днем, на виду у всех. Местным только дай повод для пересудов… Ну и ладно! Со вздохом поставив девушку на пол, я разжал объятия и протянул ей чуть помявшийся букет и выуженную из кармана коробочку с подарком.
— С днем рождения, солнце мое, — улыбнулся я.
Алена приняла подарок, вдохнула аромат цветов и… неожиданно сильным рывком втянула меня в дом. Входная дверь захлопнулась сама собой, но не успел я удивиться, как девушка впилась мне в губы поцелуем. М-р-р!!!
Когда мы разжали объятия, щеки у нас горели одинаково. Алена тут же спрятала лицо у меня на груди… и затаилась. Смелость кончилась? Прежде такой активности за ней не водилось.
— Что это было? — медленно протянул я, приходя в себя и поглаживая девушку по голове.
— Вот и мне интересно, — неожиданно прогудел чей-то голос за моей спиной, а я поймал себя на мысли, что не слышал, как отворилась входная дверь.
— Папа?! — на миг выглянув из-за моего плеча и тут же вжавшись в меня всем телом, пискнула Алена.
Вот это я попал…
— И что вы можете сказать об этой… «Мурене»? — Несдинич покрутил в руках «вечное» перо и, отложив его в сторону, уставился на сидящего в кресле для посетителей лейтенанта Брина.