Небесный капитан

Вот у бара их и настиг еще один любопытный собеседник. Он приближался к ним столь стремительно, что Лиза сразу же подумала, что он авиатор. Впрочем, сомнения — если таковые у нее и оставались — моментально развеялись, едва она рассмотрела знаки различия на песочного цвета мундире молодого смуглого брюнета. Младший дука — звание, соответствующее «зазору» между лейтенантом и капитан-лейтенантом Флота — носил петлицы и нарукавные знаки Боевых воздушных сил Византийской империи.

— Разрешите представиться, — бросил он руку к козырьку, едва оказался на подобающем расстоянии от Лизы и Вадима, — младший дука динат[10] Хотен Ласкарис!

— Очень приятно! — вежливо ответил недоумевающий Рощин. — Чем могу быть полезен?

— Видел ваш полет, капитан! — тут же выпалил византиец. — Вы ас, сударь, пилот высшей пробы!

— Не я, — усмехнулся Рощин. — Я этому ремеслу не обучен.

— Постойте! — опешил византиец. — Как же так?! Мне на вас указал наш посол.

— На меня? — удивился полковник.

— На вас, — подтвердил дука. — Сказал, капитан первого ранга Браге.

— Полковник Рощин, — представился Рощин с улыбкой. — А Браге — капитан и кавалер — моя спутница.

— Вы?! — опешил византиец, обращая взгляд на Лизу.

— Ну, извините, если чем обидела! — улыбнулась она.

— Вы истребитель? — продолжал недоумевать офицер.

— Была, — вздохнула Лиза. — Теперь командую тяжелыми кораблями.

— Но кто тогда пилотировал в Роттердаме коч-спарку три дня назад?

— Я, — признала Лиза. — Но это был учебный полет на гражданской модели.

— Вы?! — византиец оказался невероятно эмоциональным и, пожалуй, даже склонным к ажитации, что в общем-то не странно, учитывая историю новоромейского этноса. Греки и южные славяне в основном, хотя славян пропорционально явно больше. Не обошлось, однако, и без людей востока: тюрков-сельджуков, армян, евреев, арабов и бог знает кого еще. И у всех, заметьте, горячий темперамент и эмоции бьют через край.

— Вы?! — вскричал византиец. — Бог мой, капитан! Вы просто чудо! Какой иммельман! А поворот на горке! — Глаза его сияли воодушевлением, речь лилась свободно и легко, как вода из кувшина. — Такого идеального ранверсмана я давно не видел! Сам я, правда, по мнению знатоков, тоже неплохо кручу фигуры высшего пилотажа, но вы! Вы… У вас, капитан, изощренная техника и невероятное чувство пространства! Какие виражи под большими углами крена! Какая, черт меня подери, мертвая петля! А штопор? Штопор! Ваш штопор, капитан, просто чудо что за штопор!

И так десять минут подряд. Сплошные суперлативы, восклицания — охи и ахи — и настолько активная жестикуляция, что младшего дуку наверняка поняли бы даже глухонемые. Однако это было хотя бы любопытно. Остальное — рутина: вежливые поклоны, холодноватые улыбки, вялые прикосновения мужских губ к Лизиным пальцам, и никакого намека на то, зачем ее сюда пригласили. Кто? Для чего? Почему?

«Вот бы знать! Или и знать нечего? Может быть, я просто модный бренд?»

Между тем бал продолжался, и, опрокинув очередной стаканчик можжевеловой водки, Лиза поддалась уговорам Рощина и покружилась с ним в вальсе. Получилось так себе, но полковнику, похоже, понравилось. Впрочем, Лиза не обольщалась, Рощину только дай за нее подержаться — пусть и так, как это принято в вальсе, — и он признает ее лучшей партнершей в зале.

«А может, и в самом деле, дать ему… подержаться? — подумала она мимолетно, обмениваясь очередной порцией любезностей с живущими «на чужбине» земляками. — Немного… И ему в радость, и мне… не повредит!»

— Елена Семеновна Астафьева, — представилась одна из дам «себерской диаспоры», — супруга боярина Антона Афанасьевича Астафьева.

«Ох ты ж!»

Астафьев был политическим эмигрантом, и не абы как, а по полной программе. Он стоял во главе монархического путча двадцать третьего года, затем был судим — уже «когда смолкла стрельба» — и заочно приговорен к повешенью. Про его жену Лиза ничего вспомнить не смогла, но, вполне возможно, ничего о ней и не знала. Судя по возрасту, Елена Семеновна вышла замуж за боярина достаточно давно, чтобы после подавления путча удариться в бега вместе с ним.

«Любопытный персонаж!»

— А что же боярин? — спросила она вслух.

— Прихворнул, — вежливо улыбнулась госпожа Астафьева.

— Господин полковник, — обратилась она к Рощину все с той же «доброй» улыбкой, блуждающей на полных, не успевших поблекнуть губах, — если позволите, я умыкну вашу даму на пару минут.

— У нас демократия, — холодно ответил Рощин, которому знакомство с Астафьевой было ни к чему. — Полагаю, Елизавета Аркадиевна вольна решить этот вопрос самостоятельно.

«Ну, сама так сама. Спасибо, что напомнил, — согласилась Лиза, которую приглашение Елены Семеновны не на шутку заинтриговало. — Но, с другой стороны, Астафьевы политические эмигранты, враги народа, можно сказать, а я себерский офицер!»

«Впрочем, уже нет, — напомнила она себе. — Отставной козы барабанщик, и мне с эмигрантами болтать не заказано! С кем хочу, с тем и говорю! Что хочу, то и ворочу!»

— Встретимся у бара, — улыбнулась она Рощину. — Не возражаете, полковник?