Небесный летающий Китай (сборник)

Вервольф вернулся в ванную, отодвинул кровавую массу. Чиркнул спичкой и вгляделся в затычку. Вокруг нее образовался черный ободок. Какие-то капли все-таки утекли в канализацию. Но Вервольф рассудил, что сделанного достаточно и сетовать грех. Он зачем-то сорвал занавеску и накрыл недавнего моряка. Потом извинился. Вымыл кортик, стараясь не брать его за рукоятку, и влажным полотенцем протер все, к чему прикасался. После этого он вышел, никем не замеченный.

Дома Вервольфу захотелось отпраздновать удачную сборку. Он постановил для себя быть осторожнее и впредь не соваться в кого попало. Старики исключались из числа достопримечательностей. Но он не успел даже вскипятить чайник. Выползла черепаха, и рука вдруг пришла в движение. Вервольф посмотрел на нее и обмер: она стала красной, как обваренная, и цвет все густел. Черепаха сосредоточенно приближалась, нацелившись на капустный лист. Рука взлетела, и кулак распечатал ее в кровавый блин. Брызнуло во все стороны, а панцирь разбился вдребезги, как старинное зеркало. Вервольф перехватил себя за запястье, не веря глазам. Рука начала бледнеть. Он осторожно пошевелил пальцами, и те подчинились. Но Вервольф уже знал, что дело неладно. Он окончательно убедился в этом, когда рука побагровела опять, взломала клетку и стиснула попугая, на миг превратив его в красно-зелено-желтый светофор.

Предвидя ночь и не зная, что будет дальше, когда он полностью растворится и смешается с ожившей рукой, Вервольф метнулся в кладовку. Он принялся заделывать все дыры и щели, прикрывать вентиляционные решетки; скатал в рулон ковер и подогнал его под дверь. На всякий случай он заперся и спрятал ключ там, откуда туман, и без того мало на что способный, никогда его не возьмет. Рука повиновалась. Она стала обычного цвета и вела себя безупречно. Вервольф не обманывался. Закупорив все, что нашел, он обессиленно сел и уставился на недавнюю бойню.

Ночью случайный прохожий, задержись он на пару минут, сумел бы различить в окне четвертого этажа странное волнение. Там что-то клубилось и рвалось наружу так, что дрожали стекла. Утром, когда Вервольф очнулся от тревожного сна, простыня оказалась черной. Он не придал этому большого значения. Наскоро позавтракав, он поспешил покинуть дом.

О нем, если бы кто удосужился, написали бы так: «Высокий молодой человек, спешивший по бульвару, вдруг замер и начал хлопать себя по карманам пальто. Где же нож? Экая незадача. Прохожие обходили его, а он сумрачно высился среди них и рылся за пазухой, потом проверял подкладку… Нашел! Слава Богу! Молодой человек просиял. Не хватало еще потерять такую важную вещь».

Кресло Барани

Бродячий цирк покрыл немалое расстояние, пока не наткнулся на гостеприимный городок. В остальных, которые встретились на пути, его принимать не желали, и караван долго полз мимо кукурузных полей, лесов, лугов, каньонов и плоскогорий. Оголодавший цирк не замедлил дать шикарное представление, и ближе к полуночи труппа устроила скромный пир.

Позади шапито поставили ящики, накрыли помостом, который еще не полностью продавил исхудавший слон, и уселись кто на что поспел. Южное небо кишело звездами. Луна лопалась от избытка безжизненных соков, и ей пела осанну всевозможная мелочь, укрывшаяся в шелковых травах. Раздвоенный флажок трепетал на легком ветру, как язык ехидной змеи. Горел костер. Сонно фыркали лошади.

Дядюшка Директор поднялся с кружкой в руке.

– Господа! – воззвал он. – Возблагодарим небеса, призревшие на утомленных странников!

Ему ответили одобрительным гвалтом. Директор выхлебал кружку, крякнул и погладил ветхий жилет, объемное наполнение которого целиком зависело от успеха гастролей. Нынче жилет болтался, как на вешалке.

Послышалось чавканье. Все уже выпили, кроме Гвидо, метателя ножей. Гвидо пил вдумчиво, не упуская ни единой ноты ноты мерзкого пойла. Дядюшка Директор прислушался и укоризненно покачал головой. Он грузно сел и позвал:

– Гвидо!

Тот покосился, не отлипая от кружки.

– Всякий раз, как ты пьешь, меня колотит озноб, – проникновенно признался Дядюшка Директор. – У тебя очень опасный номер. А мы даем завтра целых пять представлений.

Гвидо стукнул кружкой по столу, вытер пасть и крутанулся в кресле.

Это было особенное кресло. Никто не помнил, откуда и почему оно прибилось к цирку и сделалось неотъемлемой собственностью Гвидо. Оно являлось изобретением врача по фамилии Барани, будучи предназначено для оценки чего-то там. Труппа слабо разбиралась в этих делах. Налицо были факты в количестве двух. Во-первых, кресло вращалось. Во-вторых, когда оно останавливалось, глаза продолжали дергаться, и это что-то означало.