Небесный летающий Китай (сборник)

Иногда откуда-то сверху гремели голоса, посылавшие его к маме или туда, откуда он вылез у мамы. Этот адрес тоже прочно засел у него в голове. Когда он повзрослел, ему купили военную форму, натянули голубой берет и выдали гитару, предварительно научив лупить по ней красной, намозоленной лапой в толстой перчатке с обрезанными пальцами.

И с этих пор он не просто полз по вагонному проходу, но предварял это хриплой песней. Он пел: «Я вернусь, мама! Я вернусь, мама!»

Это была солдатская песня, но вместо обещания в ней звучала угроза.

Потом он забрасывал гитару за спину и получал денежку.

Однажды он так себе двигался, уставясь в пол, пока не уперся в очередные ноги. Это были необычные ноги, их не было видно, они были сокрыты рубахой до пят, и только босые пальцы едва торчали. Рядом с ногой утвердился посох.

Он побоялся поднять глаза, ибо не знал, кого увидит. Он опасался не увидеть вообще никого, ибо прочие ноги пребывали неподвижными. Похоже, что фигуру в рубахе не видел никто, кроме него.

– Мера исполнилась, – пророкотал голос, слышный ему одному. – Проси потребного.

– Дай мне ноги, я хочу быть человеком.

Босой пропал, и он поднялся на ноги.

Недоверчиво огляделся и увидел нелюдей. Слева и справа сидели лица.

© декабрь 2005

Аристократы веселья

«Вай-вай-вай», – хохотало радио.

Я убавил звук до предела, но оно все равно бубнило и булькало, словно в подушку. Можно было выдрать его из стены вместе с пуповиной, однако мое полуподпольное положение не позволяло демаршей.

В окно постучали; я распахнул его. В комнату просунулся металлический пивной кран.

Первый этаж – ужасное неудобство. Хуже только полуподвал. Я присел на корточки, покорно подставил рот и с отвращением напился. Потом заплясал перед краном вприсядку, ненатурально ухая, так что кран, выждав некоторое время, умиротворенно убрался. Я смахнул с лица остатки фальшивого юмора, лег на живот и принялся рыться в чемодане, хранившемся под кроватью.

В чемодане лежали маленькие бомбы со слезоточивым газом, которые я должен был нынче передать активистам движения, призванного восстановить повальный смех до слез. Бороться с диктатурой предстояло кустарными способами, но пламя возгорается из искры, это я помнил и это меня согревало.

С улицы доносился оглушительный хохот, и мне отчаянно захотелось, чтобы слезы немедленно, прямо сейчас пролились освежающим дождем. Вытряхнуть весь чемодан и зарыдать в унисон под музыку из старой кинокомедии. Сколько себя помню, я всегда был хулиганом и бунтарем. Любая диктатура побуждала меня, во-первых, тайно вредить, а во-вторых, осведомлять ее о других вредителях – чтобы обеспечить тылы.

Сейчас, когда случился переворот, неблагодарные власти, восхождению которых я недавно активно способствовал, подумывали схватить меня и предать трибуналу за сотрудничество с прежними властями.

Перед выходом на улицу полагалось позабавнее приодеться. Я нацепил красный плюшевый нос картошкой, на резиночке, и расстегнул брюки. Пиджак висел на стуле, уже заранее испачканный мелом со спины. Одеваясь, я рассеянно слушал летевшую со двора песню дворника, который по своему обыкновению, при всех властях, сидел на лавочке и тискал гармонь.

Дворник басом выводил дурацкую и невразумительную песню.

– Лай-лай-лай-лай-лай, – ревел он, перекрывая хохот обычного дня, ибо уже хохотала и взрыкивала вся улица.

Я сделал несколько приседаний: нашим гражданам вменялось в обязанность периодически переходить на забавный гусиный шаг. Включил телевизор. На экране появилась глупая пухлая морда, которая вытаращила глаза, надула щеки, издала непристойный звук и сама же задохнулась от смеха. Невидимый зал – а может быть, клакеры – взревел и разразился аплодисментами. Я сделал звук погромче, потому что предполагал бряцать оружием – перекладывать слезоточивые бомбы, чтобы вышло компактнее. Медлить было нельзя, покуда новая власть не вошла в полную силу. Скорее, скорее к товарищам! Потом я намеревался на этих товарищей донести.

Эта возня не была мне в диковину, на моей памяти состоялось много переворотов. Самый последний устроила экстремистская партия «Слезы Отечества». Ее представители, прикрываясь масками от веселящего газа, прогнали юмористического диктатора и объявили о смене государственного строя.

Поначалу народ еще веселился по привычке, оставшейся от старых угнетателей, а потом подчинился новым и немного поплакал.

Методы, которыми пользовались обе партии, мало чем отличались друг от друга, потому что надо же как-то управлять страной, и принципов эффективного руководства никто не отменял. Так что юмор, не мешая слезам, вернулся буквально через неделю, и всех понудили веселиться на старый лад, но с обновленным пониманием момента.

Мне, человеку флегматичному и не склонному ни к юмору, ни к рыданиям, было не привыкать служить и нашим, и вашим.

И я преспокойно утрамбовывал мои бомбы в чемодан, когда дверь выломали и в квартиру ворвались нарядные клоуны с револьверами. На заднем плане маячил посмеивающийся в передовые рабочие усы дворник, так и не выпустивший гармошку из рук.