Небесный летающий Китай (сборник)

– А то, что после, когда тебя не станет, тебе освежат память, и ты с ужасом вспомнишь все неприятности, которые благополучно похоронила твоя заботливая память. И ты дашь трещину… ты сникнешь, ты ужаснешься… ты зашатаешься на тоненькой ниточке-лучике, по которой пойдешь к свету…. И ты упадешь, обязательно упадешь. Но я-то не из таких, – Лефшиц стряхнул с полки сразу несколько альбомов, три или четыре из них раскрылись. – Я ни о чем не забываю, и я останавливаю мгновения. Погляди сюда… это мой двоюродный братец-дебил, пробует делать куличики. Это наш кот, который вернулся с задней лапой, обмотанной проволокой до мяса… с нее сошла вся шкура… Вот еще похороны… вот бабушка в гробу, все надулись, стоят важные…

– Прекрати, – Клара села, взяла новенький телефон и стала крутить его в пальцах. – Если ты хочешь, чтобы всего было поровну, не забывай и про хорошие снимки. Море, пляж… Роды… Дни рождения…

– А зачем? – рассмеялся Лефшиц. – Я же и говорю тебе: человек так устроен, что о хорошем он будет помнить без всяких фотографий. Я помню все свои дни рождения… все подарки, которые мне принесли…

– Я, пожалуй, оденусь, – решительно сказала Клара. – Мне холодно здесь. Немного театрально получается, правда? Как в готическом романе. Но тут уж ничего не поделать.

Лефшиц нагнулся, собрал с пола вещи Клары, перебросил ей.

– Пожалуйста, – голос его был спокоен и даже равнодушен. – Но только не забудь телефон.

– Зачем ты даешь мне телефон?

– Дарю. Чтобы контролировать. Чтобы всегда знать, где ты. Чтобы попытаться уберечь тебя от судьбы, которая, конечно, не потерпит такого счастья, какое было сегодня.

– Тебе надо лечиться, – посоветовала Клара, но положила телефон в сумочку. У нее никогда не было сотового телефона. Этот был розовый, с веселыми зверьками.

– Я пытался тебя предупредить, – печально сказал Лефшиц, кутаясь в простыню. – Помнишь – я ведь не хотел в это кафе. Не хотел фотографироваться. Не хотел всего этого… – его передернуло – …хохота. А теперь я несу за тебя ответственность, и тут уж ничего не попишешь.

Клара стояла уже полностью одетой и взирала на Лефшица свысока. Она уже прикидывала, как подать дело, чтобы отспорить шампанское.

– Значит, ты будешь поминутно звонить мне? Проверять, как я? Что со мной?

– Ну, разумеется, – под очками Лефшица протянулась улыбка.

Клара обвела взглядом беспорядочно разбросанные фолианты с изжелта-коричневыми фотографиями.

– Ну… хорошо, – к ней возвращалось обычное стервозное настроение. – Проверим, какой ты кавалер. Какой ты верный рыцарь. Если звонков не будет, не будет и… сам знаешь, чего.

– Я это очень хорошо понимаю, – серьезно кивнул Лефшиц.

Клара представила, как сидит с подружками, и они заключают пари: позвонит через пять минут. Нет, через десять! Нет, через двенадцать! Забились, девки? По рукам?

Да они на говно изойдут, когда увидят, как прикипел очкарик.

– Это, конечно, пустая надежда – переиграть судьбу, – Лефшиц откинулся на подушки. – Помнишь притчу про Смерть?

– Ты мне ее пять минут назад рассказывал.

– Звонить можно сколько угодно, ловить каждый шаг, и все же…

– Кирпич на голову? – усмехнулась Клара. Ей не терпелось уйти.

– Хотя бы, – Лефшиц не стал с ней спорить. – Тебе хочется выйти из этого дома? Выходи. Только сначала… постой немного…

Он свесился, поискал в брючном кармане, достал телефон, но уже свой.

– Проверим, – пробормотал он негромко.

– Я не взорвусь?

– Нет, нет, – отмахнулся тот и набрал номер. В клариной сумочке заиграл Бизе.

– Работает, – успокоенно сказал Лефшиц. – Не забудь его заряжать и никогда не отключай. Я не буду донимать тебя слишком часто…

– Нет уж, пожалуйста! – Клара шагнула к столику, налила себе, залпом выпила. – Спасибо за интересное времяпровождение! И, конечно, за подарок.

– Пожалуйста, – тихо произнес Лефшиц, ворочаясь тушей под простыней.

Клара хрустнула дверью. Не так, чтобы хлопнуть и выказать хлопком разочарование, но достаточно громко, чтобы до Лефшица дошло: она уходит, и это важно.

Отныне эти хрустящие звуки сделаются для Лефшица водоразделом, границей между прошлым и мучительно гипотетическим будущим. И время распадется, подобно разрезанному запретному плоду.

Лефшиц поднялся с постели. Не одеваясь, вытянул из футляра бинокль, навел на улицу. Нащупал Клару, бегущую через дорогу. Нащелкал номер и с удовольствием увидел, как та притормозила возле химчистки, роясь в сумочке.

– Вечная любовь… – пропел он в трубку, прикидываясь Азнавуром.

– Дурак, – ответил кларин голос.

Лефшиц уселся за стол, взял яблоко, аккуратно разрезал его столовым ножом. Накрыл одну половину ладонью: яблоко. Отнял ладонь, накрыл вторую половину: яблоко. Распахнул обе ладони, разложил их по сторонам: снова яблоко. Соединил половинки и крепко сдавил, чтобы держались: то же самое яблоко. С тоненьким шрамом, похожим на ниточку, по которой шагаешь, покачиваясь бычком, к свету, изо всех сил стараясь не подкачать памятью и не свалиться в ледяные огни.

Посмотрел на часы. Дождался, когда пройдут двадцать минут, и позвонил еще раз.