Небесный остров

Однако мамино пророчество не сбывалось. Долго. Может, Вадим Андреевич и встречался с другими женщинами (тихо, скрытно), но верность своей Галине хранил. Не гнушался и в отпуск вместе с ней ездить в санаторий для диабетиков, и на прогулку ее выводил, бережно поддерживал – сама-то она ходила с трудом.

А потом – когда уж и жизнь покатилась к закату – вдруг появилась эта красотка. Виолетта.

* * *

– С этого места поподробней, – прервал рассказ Дима. – Когда они познакомились?

– Примерно три года назад, – ответил Женя.

– То есть его жена была жива еще?

– Да не просто жива! У нее еще и улучшение наметилось, впервые лет за десять. Прокапали ей лекарство только что запатентованное, дорогое жутко – она и ходить стала без палочки, и приступы почти прекратились.

– Надя, а ты говорила, что Вадим Андреевич Виолу уже после смерти жены повстречал, – обернулся к Митрофановой Дима.

– Я со слов библиотекарши, – виновато откликнулась она. – Зинаиды Николаевны из Института моря.

Женя пожал плечами:

– И неудивительно. Тебе просто выдали официальную версию. Ее Вадим Андреевич активно насаждает, чтоб общественное мнение его не осудило. Да и самому стыдно небось. Жену угробил.

И продолжил свой рассказ:

– Отец мой про Виолетту как раз и узнал от Галины. Приехал однажды ее навестить и потом рассказывал, что у той глаза словно мертвые. Он к ней, конечно, кинулся: «Галочка, тебе плохо?» А она встала с кресла легко, как молодая. Только взглянула на него, будто из могилы. И говорит: все, мол, кончено. И рассказала отцу…

* * *

Вениамин Аркадьевич принялся Галину утешать: подумаешь, проблема! Ничего, мол, еще не потеряно. Тем более он и раньше подозревал, что друг-начальник погуливает – не тот характер, чтоб верность у постели больной хранить. Единственная разница, что сейчас попался. Однако Галина лишь головой покачала:

– Конечно, он всегда мне изменял. Но все несерьезно было. Как в народе говорят, для здоровья. А сейчас он влюблен. Безоглядно. – Закусила губу, всхлипнула, добавила: – Как когда-то, почти сорок лет назад, влюбился в меня…

И сколько ни бормотал Соловец слов утешения, оставалась несчастная черна лицом. А когда уходил уже, бросила:

– Теперь мне и жить незачем.

У Вениамина Аркадьевича сердце защемило. И хотя никогда прежде не лез с советами, решил он с другом поговорить. Убедить того бросить Виолетту не удастся, конечно, сколько ни разливайся, он изучил шефа за сорок лет. Но хотя бы посоветовать: чтоб встречался с любовницей, как все люди, по-тихому.

Соловец долго оттягивал неприятный разговор. Боялся, что друг смутится, начнет оправдываться, не хотелось ставить его в неловкое положение. Но однажды решился. И просто сражен был, когда Вадим рявкнул:

– Не лезь в мои дела!

– Да я не лезу, – Вениамин Аркадьевич все еще пытался обратить беседу в шутку, – просто про конспирацию напомнить хотел.

А друг ему рыкнул в лицо, что плевать он хотел на Галину и ее претензии. Это пройденный этап, и беспокоиться об ее душевном состоянии он не собирается. Надоела за все годы безумно: постоянные капризы, укоры, придирки.

Соловец своим ушам не верил. Пробормотал – не к месту, наверно, получилось:

– Но она ведь не сможет без тебя. А мы, говорят, в ответе за тех, кого приручили.

Но Вадим лишь расхохотался. И, отсмеявшись, отрубил:

– А мне плевать.

– Сволочь ты, оказывается, – покачал головой Соловец.

И вышел из его кабинета. Долго успокоиться не мог, все разговор этот вспоминал. Думал, как убедить Галку перетерпеть, подождать, пока муж перебесится.

Потом навалились дела, он увлекся, забыл о чужих семейных проблемах. А к вечеру к нему секретарша с приказиком: уволен по сокращению штатов. Число сегодняшнее и размашистая подпись Вадима.

– Батя домой просто серый пришел, – тихо говорил Женя. – Нам с мамой ни слова не сказал, разделся, сразу лег, подушкой накрылся. Мать к нему: «Веничка, что случилось?» А он к стене отвернулся. А на следующий день встал, как обычно, в семь. Душ принял, зарядку сделал, позавтракал, в костюм оделся – все молчком. А в восемь, когда на работу выходить, на стул в кухне опустился, голову на руки уронил. И на глазах слезы… Тогда только и рассказал нам с мамой.

У Евгения и у самого глаза повлажнели. Хотя он и старался, чтоб лицо было невозмутимое и голос бодрый. Продолжил: