Небесный Путь в Россию. Дневник Военкора

Вот один из них, который поведал мне военкор Куприн, – о небольшой группе бойцов, спрятавшихся со своей батареей в густых кустах рядом с шоссе, ведущим в Сталинград. Ночь после долгого жаркого дня темна и свежа. С реки неподалёку дует ветерок, и солдаты, выползая из своих укрытий и окопчиков, потягиваются и глубоко дышат, наполняя лёгкие прохладным ночным воздухом. Одни из них, расслабившись впервые за много часов, позже засыпают, тогда как другие, оставаясь начеку, продолжают сидеть рядом со своими орудиями. Когда не слишком жарко, эти южные ночи прекрасны, но даже в них нет подлинного покоя, поскольку то тут, то там грохочут артиллерийские залпы или строчат, будто какие-то странные ночные птицы, пулемёты, а бывает, что поблизости взрывается бомба, сотрясая землю и поднимая столб пламени. Затем на минуту всё снова стихает, и тогда отчётливо слышно дыхание спящих людей.

До самого рассвета небо прочерчивают ракеты, и разноцветные сигнальные огни, подобно метеорам, прорезают темноту. Ночь на фронте отнюдь не мирная, но всё же бойцам удаётся отдохнуть, и поспать, и выполнить многое из того, что просто невозможно сделать днём. В эти тёмные предрассветные часы на переднюю линию перебрасываются военные и продовольственные запасы, укрепляются старые окопы и строятся новые.

Большинство бойцов именно этой батареи сейчас крепко спит – у них был тяжёлый день, и предстоящий, как водится, не сулит облегчения. Бодрствуют только старший сержант и двое караульных. И, устроившись около одной из пушек, они смотрят на безошибочно узнаваемое красное зарево пылающих вдали деревень. "Вон опять эти мерзкие твари рушат и жгут всё, что могут! Они приводят меня в ярость!" – гневно бормочет сержант.

Наконец с привычным грохотом канонады наступает утро, начиная новый день ожесточённых боёв. Внезапно на шоссе, лязгая гусеницами, появляется немецкий танк, а за ним ещё один и ещё … Красноармейцы, спрятавшиеся в своей засаде, зловеще затаили дыхание, ожидая приказа открыть огонь. Но сержант, как опытный охотник, тщательно высчитывает момент приближения своей добычи. Проходит ещё пара минут – танки всё ближе и ближе – и вдруг раздаётся резкий приказ: "Огонь!" Словно спущенная одним курком, вся батарея приходит в действие, и её стремительный смертоносный огневой вал накрывает подошедшую вплотную колонну. Уже два танка охвачены пламенем – точный прицел пушек внёс замешательство во вражеские ряды. Колонна останавливается … и это мечта любого артиллериста! Теперь они выбирают свои цели неторопливо, уверенно, безошибочно. Вспыхивают ещё два танка, а батарея продолжает своё беспощадное дело. Внезапно оставшиеся танки разворачиваются и удирают. Когда дым рассеивается и оседает пыль, красноармейцы видят результат своей работы: четыре танка уничтожены полностью, восемь горят, а остальные отступают.

"Они драпают, фашистское зверьё. Мы им не по зубам", – ворчит сержант. Ему кажется, что его батарея могла бы сделать ещё больше, даже несмотря на то, что он сам и ещё несколько человек ранены, а двое убиты.

Другой корреспондент, А. Серафимо́вич127, написал яркий рассказ о том, как немцы бомбили поезд с эвакуированными, в основном детьми: "Мы проехали железнодорожный мост через реку Иловлю. У нас был громадный эшелон: тысяча эвакуируемых из детдомов ребят и около трёхсот красноармейцев.

Солнце невысоко стояло над голой степью. По вагонам собирались завтракать. Раздался сдвоенный взрыв. Потом ещё и ещё. Поезд остановили. Дети, крича, посыпались, как горох, из вагонов. Дальше выскакивали красноармейцы. Все залегли по степи.

Белый дым зловеще стлался над железнодорожным мостом. Пятнадцать вражеских самолетов громили мост. Заговорили наши зенитки. Шрапнель падала с высоты трёх-четырёх километров. Попадись ей – насмерть уложит.

Я старался отбежать возможно дальше от вагонов, по крышам которых тарахтела сыпавшаяся шрапнель. Маленькая девочка пяти с половиной лет, нагнув головёнку, крепко держась за мою руку, торопливо мелькала босыми ножками. На ней были только трусики: выскочили из вагонов в чём были.