Небесный шкипер

Когда первые восторги схлынули и наша компания основательно разорила стол, накрытый стараниями женской части Трефиловых, пришло время чаепития и тихого домашнего разговора обо всем и ни о чем. Родители рассказывали о своем житье-бытье, о родственниках и соседях, делились новгородскими новостями, дети в ответ вываливали на них забавные истории из жизни экипажа «Мурены», о местах, где нам довелось побывать за эти полгода. Аленка даже притащила свои альбомы. За два года она далеко продвинулась в искусстве светографии, проделав немалый путь от новичка-любителя до вполне серьезного светохудожника, и сейчас уже без всякого стеснения демонстрировала родителям результаты своих трудов. Весьма достойные результаты, должен заметить.

Виды озера Сервогсватн на острове Вагар заставили Марфу Васильевну восхищенно охнуть, а вот Григорий Алексеевич на миг посмурнел. Догадаться, что к чему, было несложно, и я, кажется, тоже не удержался от гримасы, потому как отец Алены, бросив на меня короткий взгляд, еле заметно, но о-очень многообещающе кивнул. М-да, ждет меня разбор полетов за фарерскую авантюру. Ну хоть не сегодня, и то хлеб.

Хотелось бы мне сказать, что в своих подозрениях я ошибся, но увы и ах. Нет, Григорий Алексеевич не стал портить столь хорошо начавшийся вечер неприятными разговорами, но уже утром следующего дня, сразу после завтрака, он выловил меня в переоборудованном под временную мастерскую старом сарае, и уж тут-то мне было никак не отвертеться.

– Поговорим, зятек? – прогудел появившийся в дверном проеме Трефилов-старший.

– С удовольствием, – откликнулся я, постаравшись скрыть вырвавшийся вздох за гудением включенной дрели.

Отложив в сторону инструмент, я вытер руки ветошью и, окинув взглядом кучи деталей на верстаке и вокруг, жестом предложил будущему тестю присесть на лавку под навесом у распахнутых ворот. Подхватив валяющийся в мастерской чурбачок, уже не единожды заменявший мне стул, я вышел следом за Трефиловым и, дождавшись, пока он усядется на лавку, расположился напротив.

– Итак, Григорий Алексеевич, о чем вы хотели поговорить?

– Не строй из себя дурачка, Рик, – нахмурился Трефилов, выуживая из кармана кисет и трубку. – Я хочу знать, какого черта вас понесло в места, где идет самая натуральная война? Сам решил сгинуть и моих детей угробить?

– Григорий Алексеевич. – Я выставил вперед руки, демонстрируя миролюбие. Ну не хотелось мне лезть в свару со старшим Трефиловым. – Я понимаю ваше беспокойство, но, поверьте, оно совершенно беспочвенно. Даже если бы в Норвежском море и в самом деле шла война, которой там, кстати, и в помине нет, команде «Мурены» все равно ничто не угрожало бы.

– Молокосос! – нервно забивая в табак трубку, рыкнул тот. – В Новгороде только и разговоров о боевых действиях на Фарерах! Норвежцы купцов караванами ходить обязали, в газетах то и дело о сбитых дирижаблях пишут, а ты суешься в самое пекло, как будто так и надо!

– А хоть один из тех писак, что панику поднимает, сам в тех местах бывал? – хмуро спросил я. – Видел своими глазами те сбитые дирижабли, а? Или с чужих голосов поют? Как там: «по сведениям из надежного источника», «как сообщает французское издание», «исходя из доклада военного министра Норвегии, можно сделать вывод»…

– Рик! Да какая разница, с чьего голоса они поют?! – треснув кулаком по лавке, вскинулся Трефилов. – Война-то и в самом деле идет! А ты поперся в центр боевых действий, рискуя командой, головой и яхтой. И черт бы с ними, с яхтой и головой. Они твои, а значит, и беспокоиться о них тоже следует именно тебе, но твоя команда – это мои дети. И их жизнями я тебе рисковать не дам!

– Да нет там никакой войны. И риска не было, – отмахнулся я. – Норвежцы оружием бряцают, обстановку нагнетают, а страховщики и рады им подпеть, ради прибылей-то. Вот и выходит: по газетам – чуть ли не мировая война, а в действительности – пшик, который даже блокадой островов не обозвать.

– Ты слишком легкомыслен, – явно еле сдерживаясь, произнес Григорий Алексеевич, ожесточенно грызя мундштук ходящей ходуном и трещащей трубки. – Думаю, прежняя удача начисто лишила тебя осторожности. И мне это не нравится. В общем, так! Еще раз сунешься в какую-то авантюру, и не видать тебе Алены как своих ушей. Ты меня понял, щенок?

– Еще одно оскорбление, старик, и мы очень крупно поссоримся, – поднимаясь на ноги, бросил я, старательно удерживая взбесившийся Ветер от удара. Тряхнув головой и кое-как усмирив непокорную стихию, я шагнул было к распахнутым воротам мастерской, намереваясь вернуться к работе.

– А ну, стоять! – вскочил на ноги Трефилов и попытался ухватить меня за плечо.

– Что за шум, мужчины? Чего не поделили? – Голос будущей тещи, появившейся из-за угла дома, словно приморозил ее мужа на месте. По крайней мере, вырвать руку из его хватки мне удалось без проблем.

– Ничего серьезного, Марфа Васильевна, – отозвался я. – Григорий Алексеевич всего лишь высказывал свое мнение о моей работе. Прошу прощения, но вынужден вас оставить, дела сами себя не сделают.