Небесный шторм

– Да, я иногда покупаю «Ле Паризьен» и тому подобные информационные вещицы. Вернее… покупал, пока не началась заваруха. После того как Франция стала главным врагом Ливии, подобная пресса из киосков пропала. Не удивляйтесь, Мари, до вашего прихода Ливия была цивилизованным полусветским государством, здесь можно было приобрести все… во всяком случае, в крупных городах. Все ваши статьи сопровождало фото. Особенно мне понравилась ваша работа, где вы разложили по полочкам подноготную ответственного секретаря ЕС, увлекающегося детишками-инвалидами из соответствующего богоугодного приюта. Сволочь оказалась отменная…

Мари опустила пистолет. Боже, как хотелось ей это сделать! И она это сделала. Из полумрака вырисовывалось лицо – обросшее щетиной, с блестящими глазами.

– Вы следили за мной?

– Да опомнитесь. Я же вас сам сюда направил. Когда я бываю проездом в Ниязии, то останавливаюсь у старика Камиля. Наши отцы когда-то дружили. Да и вообще… я многих знаю в Ливии. Представьте мое любопытство, Мари, – встретить в глуши этой страны испуганную французскую журналистку, пишущую острым языком, – без сопровождения, но с пистолетом и шарахающуюся от каждого встречного. Такое не каждый день происходит. Я сделал свои дела в Артхане, вернулся к старику Камилю, у которого, собственно, на первом этаже и поселился…

– Вы не ливиец…

– Меня зовут Рауль. Фамилия Шапиров. Мама татарка, папа еврей, сам – русский, – Рауль засмеялся, и Мари подумала, что ей нравится его смех. – Хотите узнать, как я тут оказался?

– Ну, расскажите…

– Мне тридцать шесть лет. Я лет на десять старше вас, верно?

– На семь.

– О Мари, вы изумительно сохранились для своего почтенного возраста. Прошу простить мой варварский юмор. Вы должны знать в силу профессии – в восьмидесятые годы Ливия дружила с СССР и грозно фыркала на Соединенные Штаты. Моя семья проживала в Триполи. Военные специалисты. Отец был связан со спецслужбами – чекист по призванию, налаживал работу правительственной охраны, мама скромно трудилась бухгалтером на авиабазе, где работали советские летчики-инструкторы. У нас была прекрасная квартира, я ходил в хорошую школу… Вы помните такую фишку – «Каньон Эльдорадо»?

– Конечно, – блеснула познаниями Мари. – Кодовое название операции США против Ливии в апреле 86-го. Не знаю, что там было в действительности, но формальным поводом послужило обвинение Ливии в поддержке мирового терроризма. Что-то про взрыв на борту американского авиалайнера над Грецией, взрыв на дискотеке в Западном Берлине, которую посещали американские солдаты…

– Да, и Рейган обрадовался, хотя причастность ливийцев к этим акциям до сих пор не доказана. Ввел флот в залив Сидра, демонстративно проводил учения, топил ливийские катера, подходящие к американским кораблям. Отдал распоряжение о подготовке авианалета на Ливию. Германия и Италия отказались предоставить базы, а Франция с Испанией – воздушное пространство. Пришлось лететь в обход – через Пиренейский полуостров и Гибралтарский пролив, вдоль Африки. Ночью на 15 апреля штурмовики атаковали ливийские радары, бомбардировщики – цели в районе Триполи, одновременно бомбились объекты в районе Бенгази. Ливийцы толком не сопротивлялись, зенитки с огнем опоздали, перехватчики вообще не поднимались в воздух. Еще и фактор неожиданности – что прилетели непонятно откуда. Операция, по сути, идеальная: задачи выполнены, цели поражены. Сорок мирных ливийцев погибли в результате налета, включая годовалую дочь Каддафи – крошку Ханну. А еще мои родители… Об их смерти не сообщалось, поскольку военной помощи мы Ливии вроде как не оказывали…

– Мне жаль, Рауль…

– Спасибо. С тех пор я, знаете, Мари, как-то недолюбливаю американцев. На подсознательном, так сказать, уровне. В СССР меня не повезли – там не осталось родственников; отдавать в детский дом у кого-то рука не поднялась. Да и сам я был во вполне сознательном возрасте – 11 лет, все понимал. Практически всю жизнь прожил в Ливии, считал ее своим домом. В общем, никто не возражал, когда добрые соседи меня приютили. Назначили мне что-то вроде опеки, рос в достатке, считал семью Аль Загриб своей семьей, хотя прекрасно понимал, кто они такие. Работал на заправках, на нефтяных предприятиях, попутно учился в технологическом институте, потом какое-то время контактировал с русскими специалистами, занимающимися строительством железной дороги от Сирта до Бенгази. Веселое было время. В молодые годы сменил паспорт, буковку приписали в конце фамилии – стало благозвучно и вполне по-татарски. В Ливии с этим не было проблем… Вы притихли, нет?

– Вы… совсем один?

– Выходит, так, – он как-то виновато улыбнулся. – Последняя родственница умерла неделю назад. Она жила в Москве…

– Вы слышали когда-нибудь про писателя Данилова?

– Данилов… – задумался Рауль. – Был такой в Советском Союзе, Федор Данилов. Известный литератор, пока не загудел в опалу. Мои родители втихомолку его почитывали, хотя подобная беллетристика тогда не поощрялась, считалась идеологически вредной. Он вроде эмигрировал во Францию?

– И меня родил.