Неблагая

Наверное, нет. Вообще, странно размышлять о мире, в котором я никогда не жила, о мире, так основательно разрушенном, что даже его руины уже не вызывают вопросов. Но да: знание ничего не меняет.

— Сильно сказано, Олани, — вздыхает Исольда.

Олани тычет пальцем в Рейза:

— Это он тут распинается о гибели цивилизаций, как будто это буквально вчерашние сплетни!

— Но о таком все должны знать! — оправдываясь, говорит Рейз.

Исольда смеется, запрокинув голову:

— Я бы хотела официально рекомендовать всем нам помаленьку издеваться над Рейзом, потому что он избалованный богатенький мальчик и ему не мешало бы вести себя скромнее.

— Принимается и поддерживается, — быстро отвечаю я, хихикая над возмущенным видом Рейза.

— Похоже, единогласно, — кивает Олани.

— Эй!

Мы демонстративно его игнорируем, и это даже смешно, пока он не встает, потягиваясь, и не заявляет:

— Исилия, это твоя самая безобразная попытка слинять с урока магии, и, если честно, я разочарован, что вы обе на нее купились.

Вдруг девушки оборачиваются — вроде так же игриво, как мы делали, сговариваясь против Рейза, но теперь внимание приковано ко мне, и это уже не забавно.

— Да я же не… — замолкаю, потому что вру.

— Хватит тянуть время, — отрезает Олани, собирая наши миски в шаткую стопку. — Я разберусь с посудой, если ты не будешь давить на жалость.

Вряд ли меня ждет более выгодная сделка, так что я подчиняюсь.

* * *

Поначалу со мной занималась Олани, но она использует магию только для целительства, а я обделена талантом врачевания. Я даже не особо пыталась, потому что страшно боялась сделать только хуже, решившись залечить маленькую ссадину у сестры на пальце.

Тогда за меня взялся Рейз. Мы не особо продвинулись, но как учитель он лучше Олани, которая, несмотря на все свои достоинства, мгновенно выходит из себя.

Рейз прибегает к упражнениям: я должна глубоко дышать и направлять поток воздуха по гулким пустотам внутри здания. Однако я боюсь вызвать настоящий ураган, который все здесь обрушит, и итоге каждый порожденный мною порыв ветра затихает, не успев облететь развалины. Но Рейз не позволяет останавливаться и сам не перестает меня воодушевлять и подбадривать.

Наконец, когда я слышу только шум крови в ушах, я срываюсь и посылаю поток ветра прямо ему в лицо. Рейз пытается что-то сказать, разрядить обстановку, но я угрюмо отворачиваюсь и усаживаюсь на ступени Судьбы. Исольда с Олани, наблюдавшие за нашими занятиями с крыльца, с тревогой смотрят на меня.

— Ничего не выходит, — говорит Исольда.

Я не отвечаю, но поднимаю взгляд и выразительно моргаю, пытаясь изобразить едкий сарказм. Ясное дело, что не выходит. Мне не дано.

Рейз упирается рукой в бедро, другой задумчиво чешет голову, приводя прическу в полный беспорядок.

— Может, надо как-то по-другому? Ну посмотрите на нее, она же извелась.

Не люблю, когда обо мне говорят в третьем лице в моем присутствии. Я вообще, если расстроена, не могу ничему учиться, будь то метание огненных шаров, задачи на сложение или шнуровка ботинок — все требует равных усилий.

Олани откидывается назад, складывает руки на груди.

— Когда я училась исцелять, мои родители… — она делает паузу, аккуратно прикидывая, что сказать, как всегда делает при упоминании семьи, — …советовали вспоминать что-то хорошее. А тебя как учили, Рейз?

Его взгляд на долю мгновения затуманивается, потом проясняется.

— Я пел. — На лице Рейза расцветает улыбка, но глаза как будто смотрят куда-то мимо нас, словно на картинки из прошлого. — Когда я был совсем маленьким, я пел, чтобы превращаться. Когда это случилось впервые, я даже не знал, что так могу. Я прыгал через ручей и придумывал песенку о нем и вдруг раз — превратился в воробья. Так растерялся тогда.

Смех отражается от высоких сводов. Даже я хихикаю, представив себе рыжего розовощекого малыша, внезапно обнаружившего себя в обличье растерянной птички.

— А ты, Сили? — спрашивает Олани, пока тепло нашего смеха еще не угасло. — Что радует тебя?

Мне приходится на секунду задуматься, чтобы отстраниться от событий последних недель, месяцев, лет. Тяжело все это разгребать в поисках светлых пятен.

Светлых пятен.

— Выпечка, — отвечаю я и сама слегка удивляюсь. — Когда-то я пекла вместе с папой. Потом… одна, для нас с Исольдой. Очень расслабляет.

Исольда и Олани освобождают проход, и Рейз бережно ведет меня вверх по ступенькам вагончика к открытой двери.

— Тогда пеки.

Я застываю, замираю, напрягаюсь, чтобы он не подталкивал меня.

— А потом ты заставишь меня заниматься магией?

— А потом мы сможем поговорить.

Все, что нужно, у нас есть. Ну, не все, но достаточно. Бирч соизволил снабдить меня бруском шоколада размером с мою голову, полудюжиной свежих яиц и бутылкой холодного молока. Я мысленно извиняюсь перед теми, из чьей кладовки они исчезли, но с учетом идей, проносящихся в моей голове, сожаление не очень велико.