Небо без нас

Плевать на все, кроме Зоны. Я двигался тяжело и не только от пережитых ночных событий. Упругая трава, разбавленная грязными лужами, превращалась в податливую поверхность. Вот и камыши. В человеческий рост, приятно желтоватые. Нет, даже бледно-желтые, но в суровой Зоне даже этот оттенок казался праздничным. Вот наше спасение, вот наше укрытие. Чавкнула вода под берцами. Перед нами новая местность со своими законами и аномалиями. Чиркнула в моей жизни военная часть, колхоз, Граница и Ферма. Куда же несет меня судьба!? Теперь вот, болота. Я всего лишь хотел дойти до бара и вернуться в часть.

– Топаем, топаем! – донесся приглушенный шепот Чеса. Командир выискался. Интересно, наших тоже подняли по тревоге из-за убитого солдатика и сержанта?

Я резко свернул влево, почувствовал, как нога проваливается во что-то вязкое. Хлюпнуло.

– Осторожно, – предупредил я.

– Поздно, – буркнул Унылый. Видимо, вляпался.

Шершавые листья камыша, который на самом-то деле не камыш, царапали физиономию. Борода спасала.

Меня не покидало чувство опасности, а только усиливалось. Тревожно. Кто или что нас преследовало?!

– Кузьма. Давай в сторону! – Это уже Дельный.

– Там провалимся, – ответил я.

– Что?

Я остановился. Сколько протопали непонятно, тут на болоте каждый метр за три считается. По времени, минут двадцать, перескакивая через водные преграды, и ощущая с каждым шагом, как земля становится подозрительно мягкой.

– Там провалимся, – повторил я.

– Так, Пробирка, значит нам надо по доскам и настилу топать? – это уже Чес.

Я остановился. Дождь усиливался, да и ветер не унимался. Камыш качался, шуршал со всех сторон, создавая иллюзию – вот он настоящий океан, не из воды, а из тростника. Волнуется, сбивает с понимания, где берег левый, берег правый. Переправа, переправа…

– Топи знаешь? – спросил я урку.

Мы стали в круг, на маленьком островке твердой суши. Чес с автоматической винтовкой черного цвета. Лицо урки с заостренными чертами, словно за ночь скульптор подточил его нос, скулы, подбородок. В расстегнутой бандитской куртке, большой ему по размеру… Бандит, самый настоящий бандит.

Дельный же, наоборот, застегнулся, повесил на плечо автомат. Дождь умыл его, он стал чище, да и щетина только начала проступать.

Унылый злился на меня, на небо и всех остальных. Он сжимал кулаки, дергалась раненая щека. Виноваты, что затащили его в болота? Конечно, он злился на меня, а его кумир урка – эталон справедливости. Мой бушлат на нем стал грязной тряпкой, в одном ботинке…

– Хлеборезку закрой, – угрюмо проговорил Чес, – много понтов, солдатик. Запомни, твое место в жопе и оттуда не вылазь. Понял?

Он слегка пригнулся. Окрысился. Я снова стал солдатиком.

Я показал на длинные листья. Тонкий стебель, который заканчивался коричневым початком. В детстве мы срывали его, сушили на солнце. Вечером, когда наступала темнота, выходили мальчишеской толпой, поджигали кончик початка. У него, как будто специально, выступала маленькая верхушечка стебля. Нет, початок не горел, а просто тлел. Набитый спрессованным пухом, красиво светился огненно-красной каймой. Любимое развлечение, махать им, вытворяя сложные фигуры. Красота.

– Что это? – спросил я.

Чес молчал, не замечая, куда я показываю. Это молчание не вело ни к чему хорошему. Наплевать. Жизнь ценнее.

– Камыш, – произнес Унылый. Попался. Наивный.

– Нет.

– Рогоза, – усмехнулся Дельный.

– Да, рогоза. Вот чуть дальше, тростник. Камыш с метелками на верхушках, да и ростом он поменьше, – сказал я.

– Знаток? – выцедил из себя слово Чес.

– Бывал на Пинских болотах. Возле Лунницы. Их еще лет сто назад пытались осушить, прокопали каналов на многие километры. Не получилось. Тут так же, осока, тростник, кусочки суши и почти все покрыто водой. Я знаю, как ходить по болотистой местности, и главное, видел от кого надо убегать.

– Что, струсил, солдатик, – язвительно сказал Чес и сделал шаг ко мне. Я не стал дергаться. Да и Дельный слегка повернулся к урке, перекрывая ему дорогу.

– Пацан дельно говорит, – произнес он.

– Да мало ли что он там насочинял?

– Стоять и ждать не выход. Пусть топает дальше. Сделаем крюк, вернемся к мостику и дальше к Хибаре, – хладнокровно продолжал Дельный.

Чес сплюнул. Провел по лицу, смахивая капли дождя.

– Сговорились, тля. Топаем, ботва, – разрешил он.

– Мне бы берцы, – произнес Унылый. Вовремя.

– Где мы их тебе возьмем? – огрызнулся урка.

Унылый втянул сопли и сказал:

– У него. Пусть без них ходит.

Я ошалел. Вот же человек! С ним за ружье с бандитами бьешься, на забор подсаживаешь, по топи первый бежишь, молясь, чтобы не залезть в аномалию, а он, сволочь, берцы требует.

Хотя я ошибся, что не вовремя. Как раз, Чес злой на меня и хочет отплатить за дерзость. Цаца какая, слова поперек не вставишь, этому урке.

– Хочешь еще шрам? Для равновесия, чтобы щеки носить удобнее, – прищурился я. Небесная вода стекала по ресницам, капля зависла на миг и сорвалась на куртку. Унылый слегка отступил.

– Все равно тебя в расход пустим, – злобно пообещал он.

– Рот завали, – устало произнес Чес и добавил, уже обращаясь ко мне: – а ты снимай берцы.