- Когда впервые победил в бохоре*, - ответил лениво Веч, потягиваясь.
Она замолчала, но ненадолго.
- И что рассказывали?
- Ну-у... не особо интересно... В то время у меня голова была забита ножами и новыми приемами. Ударами, подсечками...
- А ты знал, что на свете есть такая страна - Амодар?
- Нее. Я и о Доугэнне тогда толком не знал, не то что о каких-то чудных странах.
- А я только-только родилась, когда... наша страна обидела вашу, - сказала она тихо.
- О, да ты уже старушка, - засмеялся Веч и притянул её к себе.
- А о Доугэнне узнала в школе, и о том, что с вашей страной разорваны все отношения. А как вы жили после бойкота?
- Как жили? - задумался Веч, выписывая пальцем загогулины на нежной коже.
По-разному. Церкал* отца занимался разведением скота, семья матери преуспела в торговле специями. Победа в бохоре стала формальностью, после которой отец ввел сына в клан. На спине Веча поселилась роскошная самка снежного барса, а сам он раздувался от важности.
- Ну-у, мы жили...
Торговали с ривалами, те охотно брали нибелим и аффаит, предложив взамен опыт и знания для развития Доугэнны. Нет уж, хватило с лихвой сотрудничества с соседями-зазнайками. Сами разберемся, как нам встречать рассветы и провожать закаты, - ответили отказом ривалам.
И переменили своё мнение, прослышав, что зазнайки покатываются со смеху, сравнивая отсталую страну с рассохшейся телегой, у которой колеса вросли в землю по оси, а сами облизываются на богатства Полиамских гор.
- ... жили...
Не сразу заскрипели колёса телеги, и она сдвинулась с места. Гордость и самолюбие толкали вперед, а предубеждения и косность тянули назад. В церкале отца заработала мясоперерабатывающая фабрика, возле дома матери открылась медицинская школа, а учёба стала обязательной повинностью, начиная с восьмилетнего возраста.
- ... жили...
Мечтали, рисковали, влюблялись и были предаваемы любимыми. Бунтовали. Назло и из упрямства ушли из отцовского дома. Крепли. Умнели. Закалялись как сталь. И стали теми, кто мы есть сейчас.
- ... как-то так.
- Да-а, очень интересно, - хмыкнула она разочарованно.
- Нынче из меня плохой рассказчик, - признал Веч благодушно.
Потому что лень и неохота тратить время на пустые разговоры. Мехрем и без них найдет ответы на свои вопросы... в Доугэнне. Точнее, своими глазами увидит, как жила страна все эти годы и чего достигла.
Вместо болтовни можно заняться более приятными вещами, вдвойне актуальными в свете предстоящей разлуки. Веч получил вызов из генштаба об участии в ривало-доугэнской комиссии по установлению новых границ между двумя странами. Участие почетно, зато работа предстоит муторная и затяжная. Но мехрем об этом знать не положено, поэтому она довольствуется кратким: "вызван на неопределённый срок".
Предстоящее расставание угнетало Веча, но тут уж ничего не попишешь. "В изматывающем труде время пролетит быстро, и глазом не успею моргнуть", - настраивал он себя. Печалилась и мехрем, оттого в последние дни была грустна и задумчива. И баловала Веча, проводя с ним вечера в ущерб семье. Он ценил это.
В разговорах мехрем нет-нет да и возвращалась к ривалам. Оно и понятно, их приезд стал настоящим событием для городишка, ведь местное население отродясь не видало иноземцев вживую. И о войне расспрашивала, обходя со свойственной амодарам осторожностью скользкие моменты. А вчера опять спросила несмело о будущем страны. Веч вяло отнекивался. С отъездом ривалов с него слетела вся собранность, отпустило внутреннее напряжение, и Веч с удовольствием предавался размягчению мозгов и тела в компании мехрем.
- Давай как-нибудь потом поговорим. Не сейчас, - сказал просительно, когда она завела разговор о союзниках, благородно оказывавших амодарам помощь в войне. Ну да, как же, благородство ривалов можно есть ковшом. Три капли на бочку бесчестности.
В другой раз, вместо того, чтобы утолить любопытство мехрем, Веч приложил руку к груди, там, где сердце:
- Ты сейчас спросила, и у меня сразу зажгло вот тут. Потому что не успело зажить. Не береди, прошу. Я рад уже тому, что при словах о войне руки перестали сжиматься вот так.
И продемонстрировал кулаки.
В последний вечер перед отъездом мехрем снова завела разговор - о том, что ривалы приезжали в город неспроста, и что она, как и все амодары, чувствует себя обманутой союзниками. Тут уж Веч не выдержал, терпелка лопнула.
- Послушай, Аама, я тоже не питаю особой симпатии к ривалам, хотя они и придерживаются нейтралитета. Но ривалы привезли помощь, разве мы можем отказываться? В госпитале сейчас напряжёнка с медикаментами. Не сегодня-завтра он будет свёрнут, поэтому лекарства из Доугэнны сюда больше не поставляют.
- Будет свёрнут? - растерялась она. - В нём уже нет необходимости?
- Считай, я ничего не говорил. Мне отвинтят голову, если узнают, и ты попадёшь под подозрение, - припугнул Веч, и тут его осенило, что уполномоченный генштаба перед отъездом вполне мог рассовать "жучки" по офицерским комнатам. А что, с него станется.
- Я поняла, - понурилась мехрем. - А о чем можно говорить?