Небо и земля

После обеда женщины сели у окна на кухне и снова начали разговоры о том, что следует переставить и переменить в квартире, когда родится ребенок, и какую нужно искать няньку, и где будут для него покупать молоко. Во втором часу ночи Елена Ивановна легла спать. В кровати она долго читала, а заснув, позабыла погасить лампу. Печальные сны снились ей в ту ночь. Мелькнуло крылатою тенью милое лицо погибшего брата, крылья самолетов реяли над рекой, белые паруса скользили по взморью, а когда они стали приближаться, Елена Ивановна ясно увидела, что паруса — зеленые, и девушка с длинными косами плакала, и кто-то за длинные, распущенные косы волок её на каменистый, обрывистый берег. Елена Ивановна проснулась в холодном поту. Яркий сноп света ударил в глаза. Она не могла больше заснуть, надела халат, решила пойти к Жене, рассказать ей о своем сне. Шлепая туфлями по полу, вышла в коридор. Идти в Женину комнату нужно было через столовую. Елена Ивановна протянула было руку, чтобы повернуть выключатель, и остановилась в изумлении. В столовой было светло. Отец стоял у окна возле радиоприемника. Хриплые слова незнакомой песни на чужом языке наполняли комнату.

— Ты что? Не спишь? — спросила она.

— Заснуть не могу… Музыку слушаю… — Старик подошел к ней совсем близко, и она так ясно увидела его морщинистое, чуть одутловатое, бородатое лицо, что сразу стало тепло и спокойно, как в детстве, и, схватив теплую стариковскую руку, она припала к ней губами.

Старик и сам расчувствовался.

— Нервы у нас, нервы… А ты вот что, — словно спохватившись и опять переходя в свой обычный насмешливо-поучающий тон, сказал он, — ты вот что, я ведь слышал, о чем вы с Женей говорили. Ей-то простительно, по молодости, а ты-то… Неужели ты не чувствуешь и не понимаешь, — вскрикнул он, как человек, которого ударили чем-то очень тяжелым, — предгрозья во всем — и в тех вестях, которые идут к нам из-за границы! Я не могу ошибиться, я знаю: скоро гроза…

Но когда Елена Ивановна рассказала ему о мучительном сегодняшнем сне, отец иронически покачал головой:

— Сумасбродница… В этом уж что-то, знаешь ли, мистическое, а я к мистике всегда отношусь с недоверием. Ведь я человек того поколения, вдохновителем которого был Чернышевский, и он приучил нас бояться умственных экивоков…

Они посидели вместе еще с полчаса. Вглядываясь в подвижное лицо отца, Елена Ивановна подумала, что он остался таким же, каким она помнит его всегда: только походка была теперь неверной да пожатие руки совсем легкое — не то крепкое, победоносцевское, о котором в старое время даже рассказы ходили.

— Ну иди, отдохни еще немного, — полусердито, полунасмешливо проговорил отец, уходя в свою комнату.

Глава третья

Тентенников неожиданно закапризничал в поезде. Когда все легли спать, он накинул на плечи Ванину кожанку, вышел в тамбур и долго стоял у окна, разглядывая пролетавшие перелески, деревни, дорожные строения. Он дымил трубкой; густым хрипловатым голосом напевал полюбившуюся ему песенку из нового фильма.

Ночь была ясная, озера казались запотевшими синеватыми стеклами. Озера, мхи болот, громада соснового бора, ветряная мельница с широкими крыльями напоминали детство.

Друзья частенько подтрунивали над Тентенниковым, и нынче не обошлось без добродушных шуток. Вот потому-то он закапризничал, рассердился даже, ушел в тамбур и там в одиночестве простоял до рассвета. В последние дни Тентенникова тянуло к разговору, и если бы друзья знали, что происходит в душе приятеля, серьезная беседа обязательно бы состоялась. Но у этого размашистого человека, так открыто и шумно прожившего жизнь, было столько застенчивости, что иные признания Тентенников делал только через много лет после того, как пережитое переставало его волновать и мучить. Иногда, слушая его повествование о давних горестях и печалях, и Быков, и Елена Ивановна, и Ваня невольно удивлялись, как это он мог таить свои переживания, не проговориться… Ведь он всегда был, что называется, душа нараспашку, и не в его обычае было скрывать заботы и думы… И все-таки друзья понимали его лучше, чем люди, случайно сталкивавшиеся с Тентенниковым, — тем он казался попросту весельчаком, выпивохой, забубенным, размашистым человеком с хорошей русской хитринкой, и только… А Елена Ивановна знала и другое: женским чутьем угадывала горести и увлечения Тентенникова, знала, как он казнит себя за жизненные промахи и ошибки, и с ней он всегда был откровеннее, чем с другими.

* * *

…Он вернулся в купе на рассвете. Все спали. Быков похрапывал во сне, скрестив на груди большие сильные руки. Лег спать и Тентенников. Проснулся он только в Пскове. Поезд стоял у перрона.

На вокзальной площади шофер приветливо закивал издалека:

— Наконец-то… А мы уже заждались… Думали, что и сегодня не приедете…

— На какой вы машине? — спросил Ваня.

— На вашей любимой, товарищ майор; на малолитражке.

— Для малолитражки такие пассажиры, как я, пожалуй, громоздки… — угрюмо сказал Тентенников.

Шофер не сразу понял, а поняв, заулыбался и решил: в годах, но компанейский парень…