Небо и земля

— А я сегодня по душам поговорил с очень хорошим пареньком, — сказал Тентенников.

Он рассказал о своей встрече с Уленковым и о сегодняшнем цирковом представлении.

— Уленкова хвалят. Говорят, способнейший летчик. С редким чутьем машины… Такие не каждый день рождаются, — сказал Быков.

За стеной слышались голоса споривших людей, но громкий разговор не помешал Быкову и Тентенникову заснуть.

А Свияженинов и Иван Быков вспоминали в эту ночь годы жизни в Москве. Рождение каждого свияжениновского самолета начиналось обыкновенно с их совместных бесед, с длинных и утомительных полночных споров, с перелистывания толстых кип советских и иностранных технических журналов, Свияженинов был неутомим. Он мог иногда по три-четыре дня не спать, сидеть в своем кабинете «на верхотуре», в пятом этаже нового дома, и курить, безостановочно курить, прикуривая папиросу от папиросы. И каждый посетитель, приходивший в его большую комнату, заставленную шкафами, моделями и чертежными столами, невольно начинал кашлять от табачного дыма.

Летом после нескольких дней напряженной работы Свияженинов любил «освежиться». Тогда он открывал настежь окна, и оба приятеля уходили из прокуренной комнаты. Они то уезжали за город купаться в Москве-реке, то просто садились в троллейбус и отправлялись на Сельскохозяйственную выставку. Целые дни проводили они в выставочных павильонах, пили чай, ели плов в узбекской чайхане, бродили по широким дорожкам. На день, на два Свияженинов, по любимому выражению своему, совершенно «выключался» из работы. Беседовали о чем придется, спорили о пустяках, но о самолете, над которым так напряженно работал Свияженинов, не вспоминали ни разу. И вдруг Свияженинов снова говорил Быкову:

— А все-таки хочется подымить немного… Папиросы на прошлой неделе прислали замечательные — из лучшего сухумского табака. Поедем ко мне.

Они снова возвращались на пятый этаж свияжениновского «верхотура», и опять конструктор усаживался за свой рабочий стол.

Жена Свияженинова была доцентом в далеком провинциальном университете и гостила у мужа по два-три месяца в году. Это была уже немолодая женщина в пенсне, с гладко зачесанными на пробор темными волосами. Она ничем не походила на Свияженинова, — он был порывист, резок в суждениях, нетерпелив и, если ему что-нибудь не удавалось, становился страшным брюзгой. У Ксении Федоровны все было размерено, точно распределено, ничем, казалось, нельзя было её огорчить и вывести из равновесия. И хотя специальность её не имела никакого отношения к конструкторскому делу, Свияженинов любил советоваться с женой. Он ценил её сильный, спокойный ум и неторопливую логику суждений. Нынешним летом Свияженинова впервые не приехала на побывку к мужу: послали её с экспедицией в какой-то горный район, и в отпуск она собиралась только зимой. Свияженинов загрустил. Так, пока она дома, в Москве, сидит за письменным столом и листает толстые фолианты, он её целыми днями и не замечает, а вот теперь, когда пуста её комната и пылятся книги на полках, очень одиноко стало в свияжениновской квартире. А тут еще новый удар: Ваню Быкова перевели из Москвы на дальний аэродром, в Запсковье. Свияженинов ездил в наркомат, хлопотал, спорил, убеждал, доказывал и все-таки добился немногого: в последний раз было ему разрешено испытать новую модель с майором Иваном Быковым, а в дальнейшем придется работать с новым испытателем…

Проводив в Псков Ивана, Свияженинов сразу приехал к Тентенникову.

— Ты вот что, — сказал он Кузьме Васильевичу, — собери-ка, дружок, потребные тебе вещицы — ну, там, что ли, полотенце, зубную щетку, пару белья, — да и перебирайся ко мне. А то мне без Ванюшки очень пусто стало. Оба мы с тобой — бобыли, и все-таки вдвоем веселее.

— Когда перебираться?

— Сейчас же. Машина внизу ждет…

— У меня дома такой ералаш… Приберусь — и в трамвае приеду.

— Нечего ломаться, — рассердившись, сказал Свияженинов. — Раз уж решил что-нибудь, делай сразу, не откладывая… Так у меня заведено с юношеских лет, и убедился я, что это самое золотое жизненное правило…

— Меня мои правила не раз подводили, — вздохнул Тентенников, — а ведь и я всегда так же рассуждал…

— Спор мы с тобой потом продолжим. А теперь собирайся… Понимаешь, тоскливо мне одному. Когда рядом хороший товарищ, с которым можно хоть раз в день посоветоваться, то и думается лучше…

Тентенников в тот же день водворился на свияжениновской квартире. И снова начались беспокойные, суматошные дни. Могучая энергия Свияженинова передавалась Тентенникову, так крепко смолоду полюбившему силу и сильных людей. Он ездил со Свияжениновым по городу, по лабораториям и институтам, вместе с ним захаживал в библиотеку, и по ночам, когда Свияженинов, не разгибая спины, при ярком свете стосвечовой лампочки исправлял чертежи, Тентенников тоже не ложился спать, хотя конструктор и упрашивал его лечь в постель и отдохнуть немного.