Небо молчаливое

– … к ссылке, – закончил судья и хлопнул молоточком, по тому, по чему судьи хлопают молоточком. И весь зал объял глухой деревянный безнадёжный тук. Тук. Тук в ушах, за барабанными перегородками тук, всюду тук, под кожей тоже. Тук рвётся наружу. Тук. Вырвался. Тук. – К ссылке.

Не расстрел значит. Герой предпочёл бы игристое и пулю в висок.

– Тук, – закончил судья.

– Тук, – понурился Константин.

Константин мотнул головой, не отпустило. Разве проигравших героев судят? Или проиграв, ты уже не герой, а просто человек, даже если имя у тебя отцовское и нос его, а вот ум ни на что не годен.

Константин так бы и шагал дальше, но чья-то тень перегородила проход. У тени были длинные ноги, обутые в мягкие кожаные ботинки, похожие на шкуру рыжего крокодила. Дальше к ногам крепилось тело на удивление длинное и худое с острым лицом и пучком неопределённо светлых волос, заплетённых в тонкие дреды, аккуратно собранные на затылке. Это видимо и есть тот самый доктор, к которому эта ведьма послала Луи. «Ведьма», – в который раз выругался Константин.

– Добрый день! – подал голос предполагаемый доктор. На доктора он походил мало. По крайне мере до этого Константин не видел докторов с дредами. – Вы, как я понимаю, наш новый капитан?

– Да! – с вызовом бросил разжалованный герой. – Константин Кесаев, – представился он куда бодрее.

– Фет, – кратко сообщил доктор, предлагая ладонь для рукопожатия. – Будем знакомы.

– Будем.

Ладонь у него была крепкая и сухая.

– Вас Эмма разозлила?– с улыбкой спросил доктор Фет.

– Неважно, – отмахнулся Константин.

– Отнюдь, – вступил доктор. Вот прилипала. Шёл бы куда шёл, но он же скорее всего к Константину и шёл. – Ха. Обычно это от меня все к Эмме жаловаться бегут.

– А вы?..

– А я смотрю за порядком, – представился Фет. «Этим ли занимаются врачи?» – подумалось Константину. Доктор тем временем продолжал: – Следуйте правилам, и мы подружимся, – он и в правду несколько походил на судью.

– Вы на моей стороне?! – Константин был готов выдохнуть, да что там! Он был готов обнять это длинного сурового доктора. Хотя какой же он суровый? А правила? Ну дайте сюда эти ваши правила, он выучит их лучше всех.

– Я на стороне… – задумался доктор. – Не выкидывать же вас за борт в серные облака? Сами подумайте. К чёрту, – он потёр нос под очками. Да, он носил очки, а под очками славные серо-зелёные глаза. – Пойдёмте, я покажу вашу каюту.

– Спасибо. – «Хоть кто-то!» – подумал Константин с досадой, но грубить доктору не стал:

– Я несколько растерялся. – Несколько! – Луи, – Константин изо всех старался не выдавать своё раздражение, незачем ещё и с доктором отношения портить, – привёл меня к ведьме… к Эмме и ушёл. Было бы славно увидеть весь корабль.

– Славно, – повторил за ним доктор. – Это более чем на него похоже. Тогда мне стоит показать и всё остальное. – Доктор улыбнулся. Константин благодарно кивнул. – До Южной неделя лёту, – продолжил доктор, – Это ближайшая к нам станция, – пояснил он, подмечая реакцию Константина. – Обычно мы задерживаемся в «пролётах». У Эммы есть определённый план. Ближайшая остановка не меньше, чем через десять дней, а значит, придётся нам уживаться.

– Я буду полезен. Я военный.

– А Эмма физик, – продолжил он хлёстко, в точности повторяя её слова, – на Верне это не играет роли, – с одной лишь разницей: ведьма грубила, а он объяснял. – Здесь нужно следить за машинами и по возможности не попадать в грозу. С машинного и начнём, капитан.

Корабль внутри, как и снаружи, походил на толстую вытянутую рыбу, разбитый на две с половиной палубы и воздушный отсек он был необычайно тесен при общей своей огромности и это как-то путало. С пространственным мышлением у Константина всегда было неплохо, но тут складывалось впечатление, что дурацкий докторский чертёж над ним посмеивается. На нижнем ярусе располагались обещанное машинное, грузовой отсек и два выхода в открытое небо: грузовой и пассажирский. Над пассажирским – рубка, над – грузовым лаборатории, под которые отводилось больше всего места; посредине – каюты. Из рубки можно было подняться в воздушный отсёк, в тот самый половинный ярус, как назвал его доктор.

Тирха потеряла залив. Тысячи гражданских стали подданными другого режима. Ссылка — не слишком ли мягко? Чем он заслужил такую лояльность? Если бы он не был Кесаев, если бы ему не было двадцать четыре… Но почему всё-таки Верна?