Небо над бездной

Но ничего этого не произошло. Князь внезапно распахнул глаза и хлопнул в ладоши так громко, что в ушах зазвенело. Музыка умолкла. Люди на сцене замерли, каждый в той позе, в какой застал его хлопок, а потом один за другим, как кости домино, стали валиться на пол, с тупым деревянным стуком, не меняя поз, не пытаясь удержаться на ногах или хотя бы смягчить падение.

Федор приподнялся. Он был уверен, что кому-то из упавших нужна медицинская помощь. Но князь сердито посмотрел на него и сделал повелительный жест, обращенный к нему лично, мол, сиди, не дергайся.

Зал ошеломленно молчал. Артисты полежали немного и зашевелились, стали неловко подниматься на ноги, отряхиваться, кланяться. Но никто из них не улыбнулся. Лица остались замороженно серьезными. Когда поднялась последняя, пожилая полная женщина с астматической одышкой, зал проснулся и зааплодировал.

Нельзя сказать, что овации были бурными и продолжительными, но какая-то барышня тонко выкрикнула из зала по русски:

— Месье Гурджиев! Вы гений! Я преклоняюсь перед вами!

Старушка, спавшая в центре зала, встрепенулась, мелко тряся желтыми кудряшками, засеменила к сцене с букетиком вялых хризантем. Пианист помог ей подняться по ступенькам. Князь встал ей навстречу, принял букет и поцеловал руку. Занавес закрылся, старушка осталась на сцене.

Позже, во время ужина в кафе возле кинематографа, Федор узнал, что это не просто старушка, а тоже гуру, близкая подруга покойной Блаватской, некая мисс Купер, родом из Америки.

Ужин проходил в отдельном зале. Стол был накрыт невиданными яствами. Жаренные целиком молочные поросята и осетры, серебряные вазочки с черной и красной икрой, кулебяки, расстегаи. Тут же в зале стоял настоящий мангал, на углях с шипением подрумянивались шашлыки. Два толстых повара летали, как белые воздушные шары по маленькому залу, от стола к мангалу, от мангалу к огромному самовару. Вокруг самовара на белых салфетках стояли корзинки со сладостями и фруктами.

Собрались все, кто участвовал в балете, включая пианиста. В обычной одежде они выглядели вполне нормальными людьми, только лица оставались мрачно напряженными. Князь восседал во главе стола. По правую руку от него трясла кудряшками мисс Купер. По левую он усадил Федора, налил ему полный стакан водки.

— Пей, дорогой, у тебя был тяжелый день, тебе нужно расслабиться.

— Спасибо, я не пью, — Федор вежливо отстранил его руку со стаканом.

— Пей, я сказал, — князь опять поднес стакан к его губам и грозно вытаращил глаза.

— Не буду, — Федор накрыл стакан ладонью и попытался с силой придавить его к столу, вместе с рукой князя.

Князь не ожидал этого, стакан выскользнул на пол, водка разлилась по ковру.

— Если вы не прекратите, я встану и уйду, — быстро прошептал Федор князю на ухо.

За столом все молча смотрели на них. Только повара продолжали бесшумно летать, а старушка придвинула к себе вазочку с паюсной икрой и принялась поедать ее ложкой, иногда закусывая кусочками хлебного мякиша.

Князь еще минуту таращился на Федора, потом взял чистый стакан и наполнил его, но уже не из бутылки, а из графинчика, стоявшего возле его тарелки. Федор обратил внимание, что и себе князь наливал из графинчика.

— Пей! — громко, грозно приказал князь.

Стакан опять оказался у губ Федора.

— Не буду! — повторил Федор.

Он хотел подняться, но князь под столом наступил ему на ногу и прошептал:

— Это вода, дурак, понюхай.

Правда, в стакане была вода. Федор выпил. Князь тут же сунул ему в рот кусок копченой семги.

— Теперь все пьют и едят. Благословляю трапезу сию, — торжественно объявил князь.

Послушно застучали ножи и вилки, но никто так и не произнес ни слова. Князь встал, подошел к самовару, наложил в тарелку сладостей, вернулся к столу и поставил эту тарелку перед полной астматической дамой.

— Ты будешь кушать это.

— Учитель, мне нельзя сладкого, — робко произнесла дама.

— Из моих рук можно все. Кушай, не бойся.

— Да, учитель, — дама принялась ковырять вилкой кубик лукума.

Князь отечески потрепал ее по щеке, подошел к тощему маленькому мужчине и придвинул ему тарелку с селедкой.

— Учитель, мне нельзя соленого, у меня больные почки.

Следующей оказалась маленькая юная барышня с личиком грустного мопса. Перед ней князь поставил тарелку с ломтями сала и налил полный стакан вишневого ликеру.

Так он обошел всех, потчуя каждого тем, что этому человеку нельзя или чего он терпеть не может, придумывая тошнотворные сочетания вроде селедки с вареньем или лукума с икрой. Особенно нравилось ему поить крепким спиртным непьющих. Ученики говорили на разных языках, на русском, английском, французском и немецком. Он всех понимал и всем отвечал по русски. Они его тоже понимали и слушались беспрекословно.

Вернувшись на место, князь принялся за еду. Ел он много, жадно, неряшливо. В утробе его исчез небольшой осетр, почти целиком, половина поросенка, две палки шашлыка, гора овощей, гигантские букеты зелени. Все это он запивал водой из графинчика, иногда вином. Впрочем, Федор успел заметить, что в бутылках, из которых подливал себе князь, был то ли сок, то ли компот.