Небо над Ораном (ЛП)

Он пробыл в больнице менее двух часов, и в это время четверо человек умерли на его глазах. Он никогда не предполагал, что может стать свидетелем подобного. Даже на войне смерть не так жестока, потому что там сталкиваются со смертью молодые и сильные люди, а не беспомощные дети, женщины и старики.

Он поднял глаза от койки, где лежал труп женщины, и огляделся вокруг, где десятки одинаковых кроватей, занятых умирающими пациентами, заполнили палату Оранской городской больницы. И это была не единственная и не самая большая палата, предназначенная исключительно для лечения жертв чумы. Хотя выражение «лечить» было эвфемизмом для того, чтобы смотреть, как они умирают, не имея возможности сделать что-либо, чтобы предотвратить это.

Горстка измотанных медсестер перемещалась между койками пациентов, не в силах предложить им ничего, кроме слов поддержки. Своими белыми халатами, шапочками и бесшумными передвижениями они напоминали Риэ призраков, приветствующих умирающих.

Несмотря на то, что большие окна были широко открыты, утренняя жара усиливала зловоние смерти и миазмов в помещении, в котором хор стенаний больных как ножом резал сердце доктора.

Преодолевая боль и беспомощность, Риэ накинул простыню на безжизненное лицо женщины и, закусив губу, как можно быстрее направился к выходу, едва сдерживаясь, чтобы не пуститься в бег. Ему нужно было выбраться оттуда хотя бы на мгновение.

Полицейский у входа в палату, следивший за тем, чтобы в нее не входили посторонние или члены семей больных, бросил на него мимолетный безразличный взгляд. Тот был не первым, кого он увидел выбегавшим со слезами или с таким видом, что его вот-вот вырвет.

Риэ протолкался через переполненный людьми коридор, игнорируя их отчаянные вопросы и просьбы. Он не мог остановиться, чтобы поговорить с ними, или даже просто остаться в здании хоть на минуту. Ему нужно было вырваться на свежий воздух, чтобы не потерять сознание.

Он прошел по бесконечным коридорам, пока не добрался до выхода из больницы, прошел через двойные железные и стеклянные двери и на  ступенях входа остановился, чтобы глубоко вдохнуть теплый воздух города с запахом моря, дыма, мочи и даже специй из припортового района.

Закрыв глаза, он долго глубоко дышал, очищая легкие от застоявшегося больничного воздуха, затем полез в карман, вытащил синюю пачку  Gauloises, торопливо сунул в рот сигарету и закурил.

Теплый, горький дым заполнил легкие, оказывая успокаивающее действие на все его тело, как будто табак и никотин могли убить любые инфекционные бактерии. Успокоившись, он решил снова открыть глаза.

Парадный вход в больницу выходил на оживленную улицу Генерала Детрие с ее хаотичным движением, бакалейными магазинами, продающими продукты мегаполиса, и занятыми своими заботами  пешеходами, снующими взад и вперед по узким тротуарам, не подозревая о драме, которая разыгрывалась в нескольких метрах от них. Или, может быть, зная это, но веря, что Аллах, Бог или Яхве защитят их от болезни по какой-то известной только им причине.

Вдруг Риэ заметил маленького оборванного мальчугана, смотрящего на него с другой стороны улицы. Доктор с досадой отвернулся, но через несколько секунд он все же снова взглянул на него и обнаружил, что тот все еще был там, пристально наблюдая за ним. На этот раз Риэ встретился с ним взглядом, и мальчик воспринял это как знак и пересек улицу, не обращая внимания на движущийся транспорт. Он прошел под входной аркой больничного комплекса и остановился перед Риэ.

― Ты доктор? ― спросил он, показывая пальцем на белый халат.

Не желая отрицать очевидное, Риэ невольно кивнул:

― Ну да.

Мальчик приблизился к нему еще на шаг.

―  Моя мать больна, ― сказал он жалобным голосом. ― Приди и вылечи ее.

Риэ внимательней оглядел босоногого мальчика. Тому было лет семь или восемь. По скудному французскому и грязной изношенной одежде Риэ догадался, что тот пришел из трущоб по другую сторону кладбища.

― Как тебя зовут?

―  Мохаммед.

― Мне очень жаль, Мохаммед, ― сказал он, присев на корточки, чтобы быть вровень с ним. ― Я не могу идти. Ты должен войти сюда, ― он указал пальцем на вход, ― и попросить врача прийти к вам домой.

Мальчик покачал головой:

― Они не пойдут. Я просил раньше, но меня выгнали. Моя мама очень больна.

― Послушай, мальчик, я не...

― У нее большие черные шишки. ― Малыш поднял руку и указал на свою подмышку. ― Сильная боль. Мой отец и сестры тоже больны.

Риэ чуть не выронил сигарету. Лимфатические узлы в подмышечных впадинах были наиболее ярким симптомом бубонной чумы.

― Я… ― Риэ заколебался. ― Где живут твои родители?

Мальчик указал на север, в противоположной стороне от той, что предполагал Риэ.

― Очень близко. Ты доктор. Ты идешь.

Риэ был скорее исследователем, чем практикующим врачом, но было важно определить местонахождение всех возможных источников инфекции, и он мог легко это сделать. Кроме того, сказал он себе, у него нет никакого желания возвращаться в больничную палату, из которой он только что сбежал.

― Хорошо, ― наконец согласился он, бросая сигарету на землю. ― Веди меня к своим родителям.