Небо, «штурмовик», девушка. «Я – „Береза!“ Как слышите меня?..

Однако это будет еще не скоро, а пока я еду в Москву, в Центральный совет ОСОАВИАХИМа. Едва вышла на площадь трех вокзалов, обратила внимание на камуфляж зданий: их прикрыли словно театральными декорациями. Поразили меня и бумажные кресты на стеклах окон. Угнетало отсутствие обычной вокзальной суеты. В залах ходили люди в армейских гимнастерках, гулко звучали слова команд. Когда я перебегала площадь, чуть не уткнулась в серебристую гондолу – бойцы бережно вели аэростат… Еще меня поразило, что над Красносельской улицей, над крышами многоэтажных домов, словно аисты, стояли на длинных ногах зенитные установки. И так на всем пути в Тушино: зенитки в скверах, колонны военных, зовущие в бой плакаты на стенах, суровая сдержанность в поведении людей на улицах. Не только окраины – центральные магистрали столицы обросли, как щетиной, цепочками противотанковых ежей, прикрылись баррикадами. С каждым днем суровела Москва, теперь уже фронтовой город. Ежедневно голос Левитана по радио сообщал москвичам одну сводку тревожнее другой. «После упорных и ожесточенных боев, в ходе которых…» Сводки Совинформбюро настигали людей повсюду: дома, на работе, на улице. Примириться с ними было нельзя…

Я медленно еду на часто останавливающемся автобусе и, прижавшись к стеклу, разглядываю стоящую на перекрестке девушку в военной форме с энергично поднятым вверх красным флажком. Это регулировщица, открывающая путь колонне войск. Обычный, тревожный день войны… Я добираюсь до нужного мне здания, полковник бегло смотрит на протянутый документ и охрипшим, усталым голосом произносит:

– Егорова? Ну чего тебе, Егорова, от меня нужно? Что у вас там, в Калинине, стряслось? Бензина нет? Машин не хватает?.. Докладывай, прошу тебя, быстро. Видишь, сколько людей дожидается.

Действительно, дочерна прокуренная комната была плотно набита летчиками: старыми и молодыми, в штатских костюмах и в полевой форме. Все они переговаривались, обменивались последними новостями, ждали здесь, в одном из кабинетов Центрального аэроклуба, решения своего вопроса, своей участи. Их временем я и не думала злоупотреблять.

– У меня, собственно, один вопрос. Личный, – громко, силясь перекрыть шум, проговорила я.

Полковник развел руками:

– Да время ли сейчас личным заниматься?

– Прошу прощения, я неправильно выразилась, – смутилась я. – Просто прошу послать меня на фронт.

– Ишь ты, «просто»!.. – Хозяин кабинета расстегнул воротничок гимнастерки. – Все вы твердите одно и то же – на фронт, на фронт. Сделай по-вашему, так осоавиахимовскую работу совсем надо сворачивать. А кто же, я вас спрашиваю, – по тому, как полковник обвел сердитым взглядом всю комнату, можно было понять, что он отвечал не только мне, – кто, я вас спрашиваю, будет готовить кадры для фронта?.. Нет, дорогуша, возвращайтесь в Калинин и занимайтесь, чем вам положено! Кто ко мне следующий?..

Но я не думала уступать место. Наоборот, я еще ближе придвинулась к столу.

– Наш аэроклуб эвакуируется в тыл. Я в тыл не поеду. Прошу откомандировать меня на фронт. Поймите же, наконец, у меня большой летный опыт. В данный момент он важнее там, над полями сражений…

– Ну, знаешь, Егорова, позволь нам решать, что и где сейчас важнее… – проворчал полковник. Однако он явно понял, что от моего напора так просто не отделаешься. Задумавшись на минутку, он повертел в руках какую-то бумагу и, искоса взглянув на меня, сказал: – Ладно, так и быть, пошлем тебя поближе к огню, в аэроклуб города Сталино. Это в Донбассе.

– Как в Сталино? Там же брата в 1938 году… – я запнулась, но сумела твердо сказать: – Пишите предписание!..

По пути на вокзал я зашла на Арбат к своим. Катя была где-то на оборонительных работах, а шестиклассник Юрка, придя из школы, обрадовался, засуетился, желая чем-либо угостить меня. Но в буфете, кроме хлеба да куска сахару, ничего не осталось. Он стал мне рассказывать о том, что в их школе учитель географии ушел добровольно на фронт, а вот директора школы никак не отпускают.

– Я бы на его месте давно сам удрал бить фашистов, а он все разрешения ждет, чудак…

– А что слышно об отце? – перебила я племянника.

Он как-то сразу сник, а потом встал, взял с письменного стола какие-то листки и подал мне.

– Вот, читай. Вчера заходил полковник, сказал, что он недавно был вместе с папой где-то далеко-далеко на севере. Там зимой ночь круглые сутки, а летом солнце не заходит. Там папа строит красивый город, похожий на Ленинград, и большой горно-металлургический комбинат, – без передышки рассказывал Юрка. – Полковника и еще многих бывших военных направили на фронт. Он сумел заехать к себе домой и вот еще к нам забежал и очень сожалел, что маму не застал.

Я читаю поданные Юркой листки, исписанные моим братом. На одном – письмо жене и сыну, на другом – прошение с просьбой послать на фронт защищать Родину от фашистских захватчиков.